Проблема материи (электромагнетизма)

Александр Чижевский

1920 г.

От автора

Настоящий труд выходит в свет в наименее благоприятное время, переживаемое ныне Россиею. Политическая борьба, внешняя блокада и связанный с ними продовольственный кризис, заставляют забывать отвлеченные вопросы во имя неотступных потребностей желудка, борьбы за обладание куском насущного хлеба. Но, если в настоящий момент в большинстве случаев процветает чисто зоологическая жизнь, то безусловно наступит время, когда главный интерес будет сосредоточен на науке и ее сестре - философии.

По собственной оценке автора, предлагаемая работа не свободна от многих недостатков. Их наличие, главным образом, объясняется преждевременным ее появлением и различными неблагоприятными условиями данного момента.

Задумав о составлении данного труда в марте 1920 года, автор надеялся на возможность работы в сравнительно богатых библиотеках Москвы и Петрограда, а также на поездку за границу для выяснения некоторых спорных вопросов, вытекающих из новейшего миропредставления в связи с обоснованием принципа относительности, принявшего за самое последнее время в Западной Европе строго научную форму, всеобщее признание, кажется в несколько видоизмененном виде.

Но различные, не зависящие от автора условия, заставили его жить зиму 1920- 1921 гг., во-первых, в России, а, во-вторых, провинции, где он столкнулся не только с полным отсутствием необходимых материалов, но отчасти и с обычною для провинции косностью и даже "подозрительностью" некоторых сограждан.

Только благодаря непосредственному содействию из Москвы в конце октября можно было приступить к составлению предлежащей работы.

И если, тем не менее, автор все же решается выпустить свою работу в настоящий момент, то потому только, что при данных условиях, длительность которых неопределенна, оказывается совершенно невозможным мечтать о тщательной научной, а также стилистической отделке труда.

Все же автор надеется, что проблемы, затронутые в настоящей книге, будут не бесполезны для читателя. Некоторые вопросы автором освещаются с новой точки зрения, поэтому и некоторые положения могут быть оспариваемыми. Но для устранения могущих возникнуть на этой почве недоразумений автор считает необходимым присовокупить, что главное свое внимание он обратил на выяснение и разработку обшего фона той "картины мира", которая должна будет некогда развернуться пред взорами человечества. Кроме того, следует отметить, что обычно некоторые из основных проблем человеческого знания рассматривались, помимо научной, - также и с теологической точки зрения. Сюда, например, можно было бы отнести трансцендентальный вопрос о "бесконечности". В этой области даже самые сухие ученые, материалистически настроенные, примешивали некоторую долю теологизма. Автор пытается вопрос о "бесконечности" осветить с новой точки зрения и, оказывается, что он не только не входит в конфликт с позитивным научным знанием, но, наоборот, оно всецело способствует его утверждению. Однако данное исследование отнюдь не дает исчерпывающего решения поставленных проблем, а лишь намечает некоторые принципы, объединенные одною общею идеею, которая, по мнению автора, является наиболее стройной и наиболее замечательной, а также и способствующей выполнению только что намеченных целей.

Калуга, 22 декабря 1921 года.

Введение

От самых древнейших времен, какие только может запомнить наша История, человек искал разрешения тех задач, каковые ему предложила природа. Как добрая мать, желающая, чтобы сын ее преуспевал в науках, неустанно заботится о его умственном развитии, задает ему вопросы и ждет на них толкового ответа, так и природа, Великая Мать, задает нам, своим детям, трудные задачи, дабы мы не закоснели в невежестве и, непрестанно мысля, достигали совершенства в знании и могли бы назваться подлинными сынами ее.

В младенчестве человека пугали обычные явления природы: гром, молния, затмение солнца, как маленьких детей пугают самые обыкновенные вещи. И подобно тому, как малютка бежит от них, так поступал и человек и, боясь их, поклонялся им, создавая ряд божеств. Но с течением времени человечество стало вырастать, заменяя одних богов другими, наконец, отвергло всех, и уже в наши дни все явления, поражающие человека на каждом шагу, разрешены и развенчаны: они подчинены известным законам, могут проявиться только при наличии известных условий, которые точно изучены. И страшные явления, в результате четырехтысячелетнего стремления человека постичь природу с помощью науки, перестали пугать человека, сверхъестественное стало естественным.

Но не все еще явления природы кажутся нам просты и понятны. Мы познали лишь те, каковые стоят ближе всего к нам со сторон двух бесконечностей: Величия Космоса и Глубины Материи. Как в неизмеримом океане теряется наша мысль за последними елезаметными звездами, сияющими на ночном небе, и в мельчайших частицах материи, столь же отдаленной от нас, как те последние светила видимой нами вселенной.

Размышляя об этих взаимно-противоположных крайностях Природы, человек как бы покидает свою землю, ибо то, что представляется его взорам, выходит из пределов одной земли: это вопросы высшего космического порядка, и разрешение их равносильно разумному объяснению своего существования и постижению всего великого, несоизмеримого с нами, здания мира.

И вот перед нами высится ряд вопросов величайшей важности: удастся ли нам когда-нибудь познать природу как она есть, а не как нам кажется. Хаос или гармония управляют всем происходящим в мире; однородно или многоразлично вещество, создающее видимый мир и что оно представляет из себя; смертна или бессмертна органическая жизнь, случайна или вездесуща она; смертен или бессмертен мир; конечно или бесконечно пространство.

Мы видим, что предстоящие для разрешения человеку вопросы далеко выходят за грани непосредственно доступного ему опыта. Мир природы бесконечно превосходит крайний предел чувств. Не все может быть уловимо наблюдением или опытом, [чтобы] создавать гипотезы и теории. Чтобы приблизиться к разрешению этих вопросов, человеку необходимо НЕЧТО. стоящее вне опыта, а именно известную внутреннюю способность отвлеченного мышления, логическое и образное творчество.

Только в этой области ясно обнаруживается скрытая способность человеческого ума проникать, не покидая строго научной почвы, туда, куда не достигает самый совершенный, непосредственный опыт - в подлинные, сокровенные глубины природы.

Глава 1. Значение образа в открытии естественнонаучных законов

Действительно, разум, мыслящий о мире, скоро достигнет границы, за которой нельзя найти желательного ответа на поставленный вопрос. Эту границу мы обнаруживаем всегда, как скоро выходим из области экспериментального исследования. Нам дано видеть и чувствовать с помощью органов некоторые проявления внешнего мира: величину, цвет, твердость или хрупкость наших материалов, но внутреннее строение материи, которым обуславливаются ее свойства или запредельные области бесконечно удаленного от нас пространства, до наших времен оставалось безусловной тайной. Казалось, что проникнуть глубже и дальше, за предел непосредственного восприятия, нельзя. Еще Аббе установил, что микроскопическому увеличению есть границы, а Гельмгольц пришел к такому заключению, что нам нечего надеяться при помощи микроскопа увидеть расстояния меньше одной четырехтысячной части миллиметра, если, конечно, не будет опрокинута вся современная оптика. Также и увеличение диаметра объектива телескопа не улучшает дело астрономических наблюдений. Но человеческому духу свойственно неискоренимое желание разгадать внутреннюю сущность вещей и дали неба, простертого пред его взорами. И хотя научный прогресс человечества сводится к расширению радиуса наших чувств, к постепенному приближению к нам как бесконечно малых , так и бесконечно больших объектов, все же столкновение желательного с возможным - неминуемо. Это столкновение желательного с достижимым возможно устранить только искусственным путем. И тут человек отыскал себе удовлетворение в том, что воплотил недоступное и непостижимое - в образы: и можно смело сказать, что концепция таких образов принадлежит к величайшим достижениям.

Человечество всегда обладало известной долей образного воображения. Вид быстро промчавшегося всадника натолкнул человека на мысль о возможности существования какого-то существа, представляющего собою наполовину лошадь, наполовину человека - получился миф о кентавре. К подобным же образам относятся молочные реки с кисельными берегами, говорящие животные, золотые яблоки, сатиры и пр.

Есть легенда, что яблоко, упавшее на землю, навело Ньютона на мысль о законе тяготения, и он построил образ движения планет солнечной системы; чайник, крышка которого приходила в движение под влиянием паров кипящей воды, говорят, привела Уатта к мысли о построении паровой машины. История изобретений, побужденных каким-либо образом, весьма обширна.

В этих двух случаях, мы видим, как по данному образцу возникает обширное построение, включающее в себя не только одно яблоко, не только один чайник, а сложную систему всемирного тяготения и сложный механизм парового двигателя.

Еще большего внимания заслуживает образ, рожденный без участия какого-либо внешнего фактора, а исключительно с помощью углубленного мышления и творческой фантазии. Опыт и примеры, встречающиеся в природе, тут оказываются бесплатными; правда, путем аналогии впоследствии можно усмотреть некоторую общность в явлениях, но при зарождении подобного образа имеет, очевидно, большее значение творческая интуиция. К числу таких открытий можно отнести ряд старых теорий, которые в настоящее время нашли себе блестящее оправдание. Лукреций в нескольких строфах положил начало атомистическому миропониманию; средневековые алхимики образно предчувствовали возможность превращения элементов и т.д. История науки знает много случаев образного творчества. Правда, многие из этих образов были неприемлемы наукой, ибо оказались непохожи на тот финал, который пытались воспроизвести.

Однако, не следует думать, что образы, где подобные ошибки не открыты, - суть истинное постижение природы вещей: они не более, как лишь плоды нашей фантазии, и понятная радость по поводу такого внешнего сходства при подходящем случае приводила к ошибочному утверждению о тождестве образа с оригиналом. На самом деле одно и то же действие может быть произведено весьма различными причинами. Смотря на башенные часы, мы видим движение стрелок, но что именно производит это движение, мы не знаем: электричество, пружина или весы-гири. Все это является возможным в одинаковой степени, но перед вопросом, что на самом деле имеет место в действительности, остается неосведомленным тот, кому нет доступа к той коробке, в которой заключен часовой механизм. Все же образы имели бы значение даже в том случае, если бы они не давали ничего, кроме некоторого удовлетворения чисто человеческой потребности. Однако, при известных условиях, они могут дать значительно больше, ибо они оказывают безусловную помощь научному познанию.

Ясно, что хотя образ и не приближает нас непосредственно к цели естественнонаучного исследования - цели, состоящей в том, чтобы найти связи между различными явлениями ПРИРОДЫ, все же он содействует ей. Можно сказать, что все явления земной тяжести и движения небесных тел обнимаются Ньютоновским законом тяготения. Максвелл нашел, что световые лучи и электрические волны распространяются с одинаковой скоростью, и этим путем раскрыл связь между электрическими и оптическими свойствами тел.

Следовательно, удачный образ дает возможность непосредственно обнаружить связь между доступными наблюдению свойствами тел и свойствами образа и рассматривать невидимое под образом видимого, труднее постигаемое под образом легче постигаемого, и этим приближает нас к пониманию первого.

При первоначальном построении всякого образа надо помнить, что он должен заключать по возможности все наблюденные свойства оригинала. И всегда среди этих свойств в образе находятся еще и другие, и тут возникает вопрос, можно ли и эти последние открыть в оригинале. Наличие самостоятельных свойств в образе чрезвычайно важно: оно дает импульс к исследованию по аналогии, и таким образом иногда приводит к очень ценным следствиям и проявляет новые, неизвестные доселе, взаимоотношения между явлениями в оригинале. Волнообразная теория света есть не что иное, как образ, и Maxwell открыл свои уравнения электромагнитного поля при помощи образа.

Конечно, физик, работающий в лаборатории, не может довольствоваться одним образом: ему необходима модель явления. И вот, выделив известные ему факторы, он производит опыт. Лабораторный эксперимент, которым пользуется современная нам наука, достиг высокого совершенства. Ныне получают в лабораториях шаровые молнии, северное сияние, радуги и облака.

Но есть явления, не поддающиеся опыту. И вот тогда на помощь к нам и приходит - творчество образов.

Основные проблемы нашего познания природы изложены в этой книге, объединены одной общею связью - одним присущим им всем образом, возведенного нами до степени принципа природы, т.е. такого начала, каковым руководствуется природа при всех своих проявлениях. Единство принципа вносит в мир Гармонию, а Гармония является важнейшим пробным камнем вероятности всякого учения. Принцип этот и есть - principium universale circulationis - т.н. всеобщий принцип кругооборота. Поэтому все нижеизлагаемые проблемы объединены общей идеею: Палигенезиса, Вечного Возрождения, Вечного Круговорота - Бессмертия Космоса!

На каждом шагу мы невольно сталкиваемся с этою идеею. Само наше существование говорит за то, что космос уже неисчислимое количество раз восстанавливал себя из самого себя, иначе он давно уже завершил путь своей жизни и умер. Космос не знает истощения, ему присуща вечная жизнь, обусловленная ритмом, отбиваемым колоссальным космическим маятником. Только одно колебание этого великого маятника заключает всю бездну времени, исчисляемую нами от начала до конца мироздания, которое при следующем колебании начинает свое следующее возрождение и так - без конца!

Может быть этот принцип, проводимый природою во всех своих проявлениях, и есть та удивительная, затаенная в сокровенных основах мироздания, простота, которую предчувствовали древние, воспели поэты и о которой говорили нам философы. Или это, может быть, и есть та великая мировая Гармония, которая одинаково одухотворяет, движет согласно непреложных законов по непреложным путям, как самые грандиозные, так и самые ничтожные, еле ощутимые процессы. Нельзя не обратить внимания на эту идею, ибо она осуществлена и в самых очевидных мировых явлениях и в самых потаенных глубинах вещества.

На нас, которые являются зрителями этой девственной красоты и убеленной сединами мудрости природы, лежит обязанность снять маскирующие покровы с ее чела и взглянуть на те великие истины, которые запечатлены на нем. Мы - дети нашей Матери-Природы. Она хочет, чтобы мы были разумные, в конце концов поняли и полюбили бы ее, ибо уже перестали бы бояться смерти.

Тут сливаются воедино древние задачи философии и новейшие достижения науки!

Ноябрь-декабрь 1920 г. г.Калуга (Переделана: 1 января 1921 года)

"Нет истины более несомненной, более независимой от всех других, менее нуждающейся в доказательстве, чем та, что все существующее для познания, т.е. весь этот мир, является только объектом по отношению к субъекту, воззрением для взирающего - короче говоря, представлением" - так говорил Шопенгауэр в первой главе своего знаменитого сочинения (А.Шопенгауэр. "Мир как воля и представление", стр.З Перев. Ю.Айхенвальда. Москва, 1900).

На этом тезисе Шопенгауэра сойдутся представители самых различных философских систем: идеалисты всевозможных оттенков, позитивисты старого толка и даже материалисты, прошедшие школу критицизма.

И несмотря на достоверность утверждения, что у каждого человека складывается своеобразное представление о мире, что трудно найти двух лиц с одинаковым мировоззрением, стоит ли говорить о той старой истине, что мир, воспринимаемый нашими чувствами, совершенно не похож на действительно существующий внешний мир. Свет и звук, вкусовые и обонятельные ощущения, ощущения холода и тепла и др. суть не более, как наши чисто субъективные ощущения. Можно сказать, что цвет и свет представляют из себя только лишь субъективное содержание ощущений, и не будь у нас зрительного органа, устроенного так, как устроен наш - ни о цветах, ни о красках мы не имели бы ни малейшего представления. Человек находился бы в таком точно положении, как будто он был слеп. Действительно, мы знаем, что спектр в обоих своих концах незаметно переходит в черный цвет; однако нельзя допустить, что в этих концах не существует никакого цвета: там присутствуют световые волны такой длины, которую наш глаз в силу своей ограниченной конструкции не воспринимает, в то время как особые физические приборы реагируют на их воздействие. Имей мы "инфракрасные" или "ультрафиолетовые" глаза, мы могли бы, наверно, наслаждаться новой, неизвестной для нас гаммой красок. И существуют, по мнению некоторых ученых (проф. А.Фетель "О психике насекомых". Цюрих, 1900), животные, воспринимающие ультрафиолетовые лучи. В то время как наш глаз вбспринимает лишь волны средней величины. Кроме того, если бы явилось существо, у которого глаз был бы устроен иначе, наш мир представился бы ему в совсем ином виде.

Итак, цвета имеют исключительно субъективное существование и во внешнем мире им соответствуют только одни волны эфира. И прав был тот философ, который сказал, что нужен глаз, чтобы солнце могло светить.

То же самое можно сказать и о звуках; если бы не имели соответствующего органа, мы не имели бы понятия ни о каких звуках, ибо звук во внешнем мире есть лишь периодическое разрежение и сгущение воздуха. На том же основании следует сказать, что вкусовые и обонятельные ощущения столь же субъективны, как ощущения света и звука. Сахар отнюдь не обладает сладостью, которая есть лишь наше субъективное ощущение, происходящее вследствие химического раздражения вкусовых нервов. Роза во внешнем мире не обладает своим прекрасным запахом. Но идем дальше... Нет ни твердости, ни теплоты, ни холода; они суть тоже наши и только наши чисто субъективные ощущения: и, действительно, световой луч, падая на наш орган зрения, вызывает в нем ощущение света; тот же луч, падая на поверхность нашего тела, доставляет нам ощущение тепла. То же самое можно сказать про каплю кислоты, которая на языке дает ощущение кислого вкуса и вызывает ощущение жжения на слизистой оболочке. Гальванический ток, проведенный через язык, вызывает кислый вкус, через глаз - ощущение красного или голубого света, через кожные нервы - ощущение щекотания, через слуховой нерв - ощущение звука (Liebrnann. "Zur Ahnalysis d.Wirklichkeit", 1880).

Однако, из вышеизложенного не следует делать заключение об иллюзорности внешнего мира вообще. Это не будет соответствовать истине, ибо ощущаемые нами субъективные явления вызываются тем или иным вполне реальным движением, происходящем во внешнем мире.

Таким образом, все те многообразные ощущения, каковые мы воспринимаем из этого внешнего мира, суть видоизменения непрерывного движения или колебания пространства, а появление тех или иных ощущений находится в непосредственной зависимости от нашей физической организации. И, если бы эта организация была не таковой, как она есть, внешний мир для нас был бы видоизменен до неузнаваемости. Попытаемся представить себе случай такого уродства, при котором зрительные нервы оказывались бы в центре, заведывающим слуховыми ощущениями, а слуховые - в центре, заведывающим зрительными. Какая удивительная фантасмагория представилась бы такому существу! Предметы видимого мира он отличал бы по их звучанию. Книга, стол, стена, дом для него издавали бы особые, неизвестные нам звуки, а колебания воздуха - звук для нормального организма - превратился бы для такого существа - в световые ощущения.

Картина мира для него приняла бы совсем иной вид, и его суждения о мире не соответствовали бы нашему! Поэтому можно утверждать, что мир, воспринимаемый нами, хотя и не иллюзорен, ибо в нем все-таки существуют различные колебания, но, отнюдь не таков, как мы его себе привыкли представлять! На этом основании, если бы мы были от природы наделены какими-либо другими органами чувств и могли бы воспринимать все те видоизменения, какие происходят во внешнем мире, картина мира дополнилась еще столькими субъективными ощущениями, что их количество невозможно предугадать. Следовательно, человеку дано воспринимать лишь очень незначительную часть того, что происходит во внешнем мире, а поэтому он и не имеет права претендовать даже в самом отдаленном будущем на абсолютное познание природы. Однако, хотя природа ограничила его только пятью чувствами, человек, наделенный способностью абстрактного (отвлеченного) мышления, превзошел сам себя.

Отвлеченное мышление поэтому можно назвать шестым чувством человека, суммирующим восприятия первых пяти чувств и создающим новые и новые логические здания, предвосхищающие непосредственные данные самой природы, и только косвенным порядком, посредственно, мы умозаключаем о ином физическом, материальном мире. Непосредственно нам дано некоторое ощущение, например, красного цвета. И только умозаключая от данных ощущений к их причине, мы начинаем мыслить о явлении внешнего мира - крови. Эти логические постройки, высоко возносясь к верху, к познанию макрокосмических сфер, столь же глубоко проникают и вниз, к корням бытия, к истокам вещей вообще!

Пока человечество переживало эмпирическую фазу наивно-реалистического мировоззрения, складывавшегося из опыта и гипотез, оно не нуждалось в отрывании столь глубоких космических корней; его вполне могло удовлетворять обычное наглядное представление, которое и играло всеобъемлющую роль в его психической жизни. Но с развитием философских и физических наук это примитивное знание подверглось тщательной проверке, произошла переоценка древних ценностей, и вот мы видим, что признаваемая ранее реальная сущность есть ни что иное, как ошибка, происшедшая вследствие нашего незнания природы, если не полнейшая иллюзия.

Таким образом, устанавливая нашу гносеологическую точку зрения на мир, мы должны заметить, что она наиболее всего соответствует критическому реализму, который является продуктом критического рассмотрения явлений, а, следовательно, и наиболее научным.

Нас может интересовать также и тот вопрос, удастся ли человечеству отрешиться от тех наследственных представлений, которыми оно столь еще богато? Удастся ли отбросить тот обычный метод наглядного представления и непосредственного суждения, каковой уже теперь мешает нам усваивать простейшие положения науки. Удастся ли одновременно с солнечным светом представить себе абсолютную тьму, и даже не тьму, а только колебание волн эфира - эту пульсацию Солнца! А вместо звука - волнообразное расхождение волн тех газов, каковые составляют собою воздух и т.п. Иначе говоря, удастся ли человечеству когда-либо отрешиться от впечатлений, доходящих к нему из внешнего мира и превращающихся в ложные ощущения света, звука и т.д. - во имя такового мира, каковой существует независимо от него! - во имя непроизвольного творения человеческого ума, и во имя так называемого научного реализма - приближения к научному постижению "вещи в себе".

С достижением этой наивысшей степени человеческого знания откроются новые области, о которых мы ныне не имеем никакого представления.

Однако, наука медленно, но столь же определенно совершает свое разрушающе-созидательное дело. Уже мы знаем, что такое есть свет, звук, почти знаем, что такое есть материя. Страшно бывает мыслить о том, что весь видимый внешний мир, мир движения, красок, звуков, форм - вся эта действительность, наделенная беспокойным, вечно суетливым индивидуальносмутным бытием - низводится до степени чего-то только представляемого, чего-то призрачного, чего-то совершенно не схожего с тем, что мы привыкли считать за действительно сущий мир. Задача философии была бы разрешена наиболее совершенным образом, если бы нам удалось выразить действительность во всей ее полноте и объединить наше понимание в одно логическое целое.

Философу грустно, может быть, смотреть на один из прекраснейших явлений природы, на один из ее красивых обманов - темно-голубой цвет неба, зная его ирреальность; он должен вооружиться мужеством и смело выдержать удары новой эры в человеческой мысли по косным представлениям древнего мира.

Это первый шаг ребенка, обещающего сделаться взрослым человеком, это выполнение совета Ж.Ж.Руссо: "Sors de l'enfance, ami, re veille toi!"

Поэтому господствующее ныне в физике миросозерцание стремится преодолеть ряд психических обманов и, отбросив все старые методы, двигаться к одной, определенной цели: отыскать в природе все вечное, непреходящее и независимое от человеческих восприятий. В основе этого научного реализма лежит уверенность, что создаваемая наукой и только наукой физическая картина мира представляет собою не одну лишь творческую способность нашего ума, а отражает подлинно существующие и независимые от нас процессы природы.

Если мы заглянем в прошлое и обратим наше внимание на зарождение и развитие науки, мы найдем между прежним и нынешнем состоянием науки большую разницу. Мы видим, что всякая наука возникает из чисто практической необходимости и создается для обслуживания практических интересов человека или для удовлетворения его мелких потребностей. Например, геометрия возникает из землемерия, механика из машиноведения; разные отделы физики - из соответствующих ощущений, знание об электричестве - из удивительных свойств натертого янтаря и т.д. Поэтому и все наши первоначальные опытные знания связаны с ощущениями, и физиологический элемент является основой всех физических определений, т.е. физика и все ее определения носят в некотором смысле антропоморфический характер.

Необычайные успехи физики за последние десятилетия с явной убедительностью показали, что в настоящее время движение физического знания направляется по иному руслу. В этом отношении особое место занимает учение современной теоретической физики.

Нахождение общности некоторых отделов физики послужило к их слиянию воедино, чем уменьшилось число ранее разграниченных областей, и физика приобрела более однородный характер. Магнетизм и оптика вошли в электродинамику, акустика - в механику. Одновременно с этим отпал мешающий точному знанию антропоморфический элемент, и наука освободилась от необходимости примешивать к физическим определениям наименования чисто физиологических ощущений. Физические определения звука, цвета и т.д. в настоящее время ничуть не связаны с соответствующими чувственными восприятиями. Физика знает лишь число колебаний в секунду или длину волны! Таким путем, мало-помалу, происходит вытеснение из физических определений специфически чувственного элемента. Это новое, но уже широко проявленное движение в области физических наук, Макс Планк весьма удачно называет "эмансипацией от антропоморфизма" (Проф. Макс Планк. "Един. физич. карт. мира". 9/Х11-1908. Лейден). И как ни кажется пародоксальным это отречение от первоисточников нашего человеческого познания, на самом деле только оно и может вывести науку вообще, и физику в частности, на путь истинно реального миропредставления.

Однако, и этого отречения оказалось мало. Необъяснимо еще одно - самое трудное, самое важное, и, может быть, самое великое. Мы видим, что каждый ученый так или иначе, в той или иной мере оставляет в своих изысканиях ему присущий индивидуальный след, выражающийся в некотором искажении реальности, в зависимости от чего постоянно изменяется физическая картина мира. Очевидно, необходимо полное отрешенней от этой специфически обособленной черты. Очевидно, надо найти то всеобщее нечто, которое не зависело бы от этой умственной индивидуальности и которое не могла бы уничтожить никакая революция ни в человеческом уме, ни в самой природе. Необходимо, по словам того же ученого, "полное отрешение картины мира от индивидуальности создающего ее ума". (ibidem, 29)

Правда, очень сомнительно, чтобы когда-либо возможно было бы найти эту независимую реальную картину мира вне создающего ее ума. Но здесь важно самое признание возможности устремления к этой никогда вполне не достижимой цели и утверждение тех методов исследования, каковые могут способствовать этому независимому от наших ощущений и восприятий - продвижение к единой внеорганической реальности мира.

Близки или далеки мы к установлению такой постоянной и однородной картины мира, мы не знаем; однако уже находим в наших теперешних картинах мира, несмотря на всю их разнохарактерность, нечто общее - те штрихи, которые уже без сомнения принадлежат миру и только миру и могут быть причислены к тем великим ценностям, каковыми когда-либо было обогащено человеческое знание!

Но фон этой величественной картины еще не выработан, не утвержден окончательно. Он колеблется между двумя противоположными воззрениями на мир, как нечто целое, нераздельное и всеобщее. Хаос или гармония царствуют в мире - вот вопрос, который требует прежде всего определенного ответа. Управляют ли вселенной законы хаоса или случая, или ей присуща только гармония и закономерность? Или же и то и другое проявляется вместе и, как хаос, так и гармония имеют одинаковое право на их признание.

Вопрос этот на протяжение многих веков заставлял долго и ожесточенно спорить ученых, философов и поэтов. Приверженцы того или иного направления, восставая друг на друга, стремились доказать истинность своего мировоззрения. Они рассматривали с различных точек зрения возведенное здание хаоса или гармонии и находили должное количество учеников и последователей. Но большинство рассуждений, касающихся данного вопроса, надо признать необоснованными и возведенными на безусловно зыбкой почве, а потому и весьма неустойчиво. Подобно тому, как удивительная закономерность и целесообразность проявляется при каждом взгляде на мир, мы замечаем в нем такие явления хаотического характера, с первого взгляда не подчиненных никакому закону, кроме воли абсолютного случая, т.е. такового явления, которое обнаруживается в конце большого числа повторных опытов, безрезультатность коих в смысле установления общих черт приводит к заключению, что данное явление не подчинено никакому закону. И хотя этому заключению в математике и дано имя закона больших чисел, однако, следует признать всю нелогичность этого наименования, приведшего многих ученых к антифилософским рассуждениям.( Le-Deuten. "X. и Мир.Гарм.") Поэтому нельзя признавать за миром того или иного свойства, не разрешив сложных вопросов его физической жизни и жизненного проявления законов, именуемых законами природы. Но тут мы имеем еще огромные пустоты, ибо наша точная наука и философия не могут еще создать "эволюционной теории" законов природы. И храм, сооружаемый нами во имя гармонии или хаоса, будет изобиловать внутри вместо гранитных глыб - теми пустотами, каковые характеризуют наше знание природы.

Что же касается чисто умозрительного, философского взгляда на положение вещей в смысле рассматриваемого вопроса, то в этом отношении мы стоим на крайне неблагоприятной почве. Не только нет слова, которое для всех и во все времена представляло бы из себя одно и то же определение и неизменное понятие и выражало бы суждение о строго установившейся форме, но нет и двух наблюдателей, которые один и тот же предмет могли бы рассмотреть с одной точки зрения. Было бы забыто самое главное свойство слова и человека: относительность.

Всякое явление, наблюдаемое человеком, представляется ему в совершенно различных видах сообразно 1) высоте той ступени, с которой оно наблюдается, 2) как оно наблюдается (микро- или макроскопически) и 3) зачем оно наблюдается, т.е. цель наблюдения. Вот, допустим, перед нами возвышается горный хребет. Один исследователь определяет высоту его над уровнем моря с чисто метеорологической точки зрения; второй главное внимание обратит на состав горных пород и их геологическую историю; третий - на свойства этих пород и пригодность их для промышленных целей и т.д.; но придет поэт или художник, и о самых несимметрических, и, может быть, не красивых очертаниях вершин или ущелий создаст поэму высокого художественного значения или предаст наш хребет полотну, незаметно для себя наделив его столькими индивидуальными чертами, что приведет в эстетический восторг толпу зрителей и т.д.

Одним словом, всякое явление человеку свойственно наделять либо чисто индивидуальными чертами, либо рассматривать его с точки зрения преследуемой цели. Таким образом, об одном и том же явлении, рассматриваемом с разных точек зрения, можно получить бесконечное количество взаимно-противоположных суждений. Это - общечеловеческое свойство, показывающее лишний раз относительность всякого человеческого восприятия и доказывающее с полной убедительностью необходимость "эмансипации от антропоморфизма".

Сторонники признания мировой гармонии, начиная с древней "гармонии небесных сфер", кончают обычно восторженными признаниями гармонии формы Венеры Милосской или Апполона Бельведерского, в то время как приверженцы учения о хаосе проделывают тот же умственный пируэт с противоположными доказательствами. И те, и другие, пользуясь лишь теми данными, которые у них имеются налицо, вполне правы и по своему убедительны, но именно от этой убедительности обеих сторон вопрос первостепенного значения об основном фоне великой картины мира - хаосе или гармонии - продолжает оставлять человечество в полном недоумении.

Мы уже видели, что наглядное представление ложно и ни в коем случае не может быть принято за базис, на котором можно было бы возводить те или иные представления. Напрасно многие исследователи для своих умозаключений ищут гармонии в симметрическом расположении предметов внешнего мира или в пропорциональном делении составных частей этих предметов, в искусственном расположении улиц Нью-Йорка или французских садов Ленотра.

Или находят хаос, уходя в молекулярные глубины, обретают там лишь произвольное движение молекул, скачущих по всем направлениям по ломаным линиям и постоянно сталкивающихся одна с другой; или же за знак хаоса считают гранитную скалу, где осколки ее перемешаны с мягким цементом из глины и древесные волокна внедрились в отшлифованную блестящую мраморную массу. Или же, сравнивая это хаотическое движение молекул с гармоническим движением машин, подобно Ле-Дантеку, выводят заключение, что только на человеческой ступени наблюдается иллюзия полной гармонии, а на молекулярной - столь же полный хаос. Они ищут гармонии в минеральном царстве, где беспорядочное скопление или разрежение той или иной породы, действительно, как бы усугубляет уверенность в бесцельном и отнюдь не целесообразном творчестве природы.

Или же подобно Максу Нордау ("Парадоксы", стр. 189. Спб. 1896) стремятся доказать, правда ни на чем не основываясь, кроме ложно-наглядного представления, что природа не знает тех или иных свойств гармонии: симметрии или пропорции, и что они суть не что иное, как изобретения человеческого ума, который вполне самостоятельно создал симметрию, обусловленную какими-то основными особенностями человеческого мышления. Получался каждый раз хотя и логическиправильный, но безнадежный в смысле убедительности, ибо навряд ли нас могут убедить трансцендентные экскурсы в область эстетики или теологии. А последнее представление мира, в котором мы живем и который мы приспособили для нашей повседневной работы, в итоге нам ничего не может дать, кроме того, что было уже неоднократно повторено и изучено. И вот, именно в этой области всегда и вращались, как в порочном кругу, все соискания взаимно-противоположных аргументов.

Неубедительность подобных определений принципа хаоса говорит за то, что вопрос о гармонии или хаосе был неправильно поставлен, а потому и рассмотрен не так и не оттуда, откуда бы должно было бы его рассматривать.

Очевидно, для разрешения данного вопроса следует принять какие-то новые принципы исследования и пойти новым, доселе неизвестным, путем. Очевидно, необходимо добрести до того пункта, откуда истекают причины всех вещей и явлений, т.е. заглянуть в последнюю неделимую область материи и, восходя выше к нашему миру, проследить изменение и разветвление законов, управляющих элементарными, но все более и более усложняющимися проявлениями жизни самой материи.

Для нас безразлично, в какие формы выливается идеально сущий хаос или гармония - в гармонию или хаос нами исследуемого мира, важно установить принцип гармонической или хаотической организации первопричины всех причин, начала всех начал, созидающего закона всех последующих "законов".

И вот, всматриваясь в реальные явления окружающего нас мира, можно с уверенностью сказать, что ни одно последующее явление не является следствием только одного предыдущего, а представляет вопервых, одно из бесконечного числа предшествующих и во-вторых - равнодействующую явлений, действующих в данном мире и в данное время. Ветер, дующий с моря, или наоборот - на море, зависит от разницы их температур, которые в свою очередь зависят от неравномерного нагревания различных участков поверхности земли, а это последнее обстоятельство зависит от неодинакового расстояния этих участков от Солнца, или, вернее, солнечные лучи падают на них не под одним и тем же углом и т.д. Следовательно, если мы будем принимать в расчет только направление ветра для разрешения вышепоставленной задачи о хаосе или гармонии в явлениях природы, конечно, мы будем склонны прийти к признанию первого. Но, переходя от звена к звену в общей цепи явлений и дойдя до их генезиса, мы придем к выводам противоположного характера, т.е. усмотрим в явлениях преемственную последовательность и закономерность, а, следовательно, и известную гармонию.

Мы видим, что каждое физическое явление оказывается результатом бесконечно большого числа причин, совокупностью коих определяются разнообразные части явления. Число этих причин или факторов во всех, без исключения, явлениях весьма велико. Не достаточно ли для нас уверенности в том, что. все тела вселенной находятся в большей или меньшей зависимости друг от друга, что, кроме того, магнитные и электрические линии сил логически не имеют предела и должны простираться бесконечно далеко, что все вещества представляют из себя смеси различных веществ, что в самой предельной частице материи - атоме мы видим столь сложные и столь поразительные явления в движении электронов, что ни один математик не взялся бы вычислить положение троп электронов в атоме гелия, не говоря уж о более сложных атомах, насчитывающих их несколько десятков и т.д. А сколько существует сил еще нам не ведомых... И вся эта совокупность кладет на каждое явление свой отпечаток и производит в явлении те или иные изменения. Следовательно, законы, управляющие явлениями природы, складываются из огромного числа физических законов и потому сами беспредельно, трагически сложны, ибо они скрывают от нас тот математически-чистый закон, каковой является последствием влияния одной первопричины на одну физическую величину.

Таким образом, мы наблюдаем, с нашей узко-человеческой, не лишенной антропоморфизма точки зрения, подлинную трагедию того физического закона, который вызвал данное реальное явление природы. То есть ни одно явление, каковое доступно нашему непосредственному наблюдению, не является причиною и следствием одновременного действия одного и того же физического закона, а представляет из себя в известной степени итог исторически складывавшихся факторов и комплекс всех местных сопричастных его проявлению обстоятельств или условий. Таким образом, явление, обусловленное действием какого-либо физического закона, имеет свое генеалогическое древо и свое место в общей эволюции явлений, чем создается эволюционная теория явлений и законов.

Поэтому первостепенное значение представляет вопрос о том, каким образом можно из сложной совокупности законов или одного суммирующего закона данного явления выделить этот первичный, основной физический закон или принцип природы, породивший явление, которое мы исследуем и вполне основательно причисляем к явлениям, могущим быть отнесенными к безусловному хаосу.

Это задача непомерной сложности и на первый взгляд почти неразрешимая. Однако, при более внимательном рассмотрении ее, она оказывается не столь уж безнадежной.

Но, прежде всего, необходимо себе дать отчет в том, что следует понимать под "физическим законом", какие общие признаки этого закона и насколько он вообще может быть точен.

Очевидно, под физическим законом мы должны разуметь ту закономерность, которая проявляется при действии одной строго установленной причины на присущую данному явлению величину. Это, так сказать, идеальное определение физического закона, ибо, само собой разумеется, мы не можем абсолютно изолировать для наблюдения данную причину от всех прочих, сопутствующих ей.

По своей точности, обычно физический закон считают менее точным, чем законы или положения математики, и поступают так исключительно ввиду только что указанной причины. Поэтому физические законы принимают, как некоторый средний вывод из несчетного количества одновременно происходящих явлений, как средний результат, которые оправдываются не с абсолютной достоверностью, но лишь с тем большею вероятностью, чем больше число отдельных событий. Эти физические законы берут свое начало из молекулярных событий, откуда и возникает определенный результат по законам исчисления вероятностей. Проф. Людвиг Больцман впервые высказал мысль, что в событиях мира можно усмотреть тенденцию, заключающуюся в том, что мир на пути своего развития переходит от менее вероятного состояния к более вероятным и более устойчивым. Если мы будем бросать обыкновенные игральные кости, то при каждом бросании мы обнаружим произвольное число очков, заключенное, конечно, в известных пределах. Однако, продолжая игру бесконечно долго, можно с определенной уверенностью сказать, что в среднем результате будет число, находящееся в середине данного ряда очков. Это явление обычно рассматривается так: группа случайных событий, представляющих собою изолированную систему, стремится к достижению наиболее вероятного и, следовательно, закономерного состояния. А так как почти все законы являются средним выводом из огромного числа подобных случайных явлений, то и абсолютных законов не существует, и все законы - суть закон вероятности. Однако, говорят, вероятность эта может быть настолько большой, что она может быть приравнена к достоверности. Однако, существует несколько таких истин, которые обычно называются физическими законами и которые носят характер абсолютно точных математических законов; это, действительно, основные, всеобщие и нерушимые принципы, на незыблемых основах которых строится современное здание физики.

Можно смело утверждать, что все известные нам физические явления получают свое начало в глубинах материи, и потому искать причин и законов явлений мы должны не на материи, не между материей, а в ее самых отдаленнейших от нашего восприятия областях, на молекулярной и далее на атомистической ступени.

Действительно, в настоящее время было бы нелепо говорить о материи, как о чем-то неделимом и плотно укомплектованном. Наука с .достаточною неопровержимостью доказала, что материя состоит из свободно движущихся молекул, состоящих из более или менее плотно связанных атомов, представляющих в свою очередь планетные системы с центральным положительным телом и целыми роями спутников - электро-отрицательных электронов, совершающих свое круговое движение по точно установленным электрон-атома орбитам и т.д.

Однако, и ближайшая к нам ступень вещества - молекулярная с большим трудом воспринимается нашим воображением. Уже тут цифры доходят до головокружительных размеров. Грамм-молекула вещества содержит двадцатипятизначное число молекул. В причинах явлений эти молекулы играют важнейшую роль. Мы знаем, что согласно кинетической теории газов, газы сформированы из этого множества молекул, охваченных беспрерывным движением, скорость которого возрастает с повышением температуры и стремлением распылиться во всех направлениях. Следовательно, в один и тот же момент молекулы находятся в одном и том же положении, каждая молекула движется по некоторому направлению, которое не может быть установлено нами, ибо почти на каждой точке своего пути одна молекула встречает другую и, вследствие столкновения, отклоняется от первоначального направления. И таким путем все молекулы находятся в непрерывном толкании.

Итак, "толкотня" образует тело, которое доступно нашему наблюдению и которое подчинено известным физическим законам. Одни ученые предполагают, что, если бы нам удалось замедлить движение молекул до такой степени, чтобы мы могли проследить за отдельными молекулярными движениями, мы, кроме хаоса случайных событий, ничего другого не нашли; и только через несчетные годы мы достигли бы той закономерности, каковую мы находим в телах и которая является средним результатом бесконечно большого количества молекулярных столкновений, совершающихся с колоссальной быстротой в ничтожно малую дробную часть секунды. Отсюда следует, что события, слишком медленно следующие один за другим, не могут вызвать в нас, наделенных весьма коротким сроком существования, представления о своей закономерности.

Таким образом, молекулы, находясь в вечном движении, в различных точках даже однородного тела могут оказывать не одно и то же действие. Поэтому в данном случае и физический закон будет определяться некоторым средним результатом из всех учтенных действий, происходящих в различных точках тела. Эта неравномерность действия газообразных молекул может навести на мысль о царящем на молекулярной ступени хаосе, т.е. таком состоянии вещества, каковое не подчинено никакому закону, а только воле абсолютного случая. Но тогда, спрашивается, там ли мы ищем "законов"? Где их следует искать? Сумели ли мы сойти с нашей антропоморфической платформы? Сумели ли мы взглянуть в сущность явления не со своей узко человеческой точки зрения. Нет. Мы выводим закон из непосредственно данного нам явления и говорим, что закон этот есть итог случайных, незакономерных событий, подходящих под общее понятие закона больших чисел, вытекающего из повседневного опыта недоказанного, но сущего!..

Так будем же искать разгадки интересующего нас явления внутри материи. Естественно, мы должны овладеть законами, управляющими жизнью одной из более или менее доступных нам элементарных частиц материи - молекулы. Знаем ли мы закон, управляющий ее движением? Нет, не знаем. Можем ли мы ответить на вопрос, отчего молекула находится в движении, а не пребывает в покое? Нет, не можем. Следовательно, не зная причины, вызывающей движение молекул, мы не можем считать это движение ни хаотическим, ни гармоничным. Хотя, если мы точно и не знаем, какая причина вызывает это вечное движение молекул, мы имеем основание предполагать, что к своему движению молекула побуждается некоторой внутримолекулярной или атомно-электронной силой. По всему вероятию, движение молекул происходит по некоторой равнодействующей всех движущихся электронов, составляющих атомы молекулы. Если бы нам удалось изолировать одну-единственную молекулу и предоставить ей свободу действий в абсолютной пустоте и изучить ее движения - только тогда бы мы имели право на признание за молекулой тех или иных основных ее свойств и смогли бы определить траекторию ее движения. Кроме того, принимая в расчет то обстоятельство, что состав молекулы оставался бы у нас за все время неизменным, а, следовательно, и вызывающая движение энергия - тоже, - эта траектория на всем своем протяжении была бы неизменна. Но мы можем проследить движение молекул при остывании газа и при переходе газа в жидкое состояние. Можно заключить, что молекулы газов не отталкивают друг друга, а, наоборот, стремятся сблизиться. Когда кинетическая энергия движущихся молекул уменьшится от понижения температуры, газ сгущается в жидкость и далее - в твердое состояние. Следовательно, и между необычайно скоро, даже хаотически движущимися частицами есть нечто общее, нечто, связывающее их. И это нечто, согласно нашей новейшей стадии электронной теории, есть особая комбинация электронов, принадлежащих одновременно одному и другому атому, одной и другой молекуле - и тем самым связывающая атом с атомом в молекуле и молекулу с молекулой. И вот, при постепенном охлаждении газов мы видим, что на сцену выступают уже более точные законы, чем средний результат из действий в различных точках тела. Хаотическая структура вдруг начинает заменяться более гармонической. Дело в том, что при высокой температуре скорость газовых частиц настолько велика, что связи между отдельными частицами нами не обнаруживаются. Однако, по мере того, как скорости уменьшаются, устанавливаются обязательные взаимоотношения, и с приближением к жидкому состоянию проявляется уже определенное сродство и его законы.

Но это сродство обнаруживается еще более поразительно при переходе из жидкого состояния в кристаллизующееся твердое состояние. Частицы вещества снова претерпевают некоторое изменение, и мы получаем первый индивид неорганического мира - кристалл, наделенный закономерными и гармоническими формами, выражающимися в его симметрии и в законах, управляющих ею.

Таким путем из якобы хаотического и бесформенного состояния вещества получается вполне гармонически законченный индивид. На первый взгляд это обычное явление природы может показаться парадоксальным. Где же законы наследственности? Каким образом из хаоса могла возникнуть гармония?

Но в том-то и дело, что хаосом мы назвали такое состояние вещества, которое, с нашей точки зрения, не подчиняется никакому закону. Если бы мы могли наблюдать явление в чрезвычайно малой частц пространства, заключающей в себе небольшое количество молекул и в малейшие промежутки времени, мы увидели бы совсем особую картину, и, может быть, наделили бы движение молекул иными, более точными законами. Таким путем, загадка нашего непонимания природы вещей заключается в тех антропоморфических тенденциях, о которых мы говорили выше.

Однако, не надо полагать, что "средний результат", который является основою неточного физического закона, - есть нечто ничего не значащее. Уже одна возможность вывода среднего результата говорит за то, что между тем или иным положением есть нечто общее, только проявление этого общего, его действие в различных участках не равномерно вследствие тех или иных обстоятельств. В самом деле, как можно говорить о законе случая, не признавая в случайных явлениях присутствия все же некоторого закона. Житейский опыт наводит на мысль, что существуют какие-то законы, которым подчинены случайные явления, но не явления абсолютного случая, не подчиненного никаким законам. На этом и основана теория вероятности, изучающая законы случая. И, действительно, всякое случайное событие, каким бы неожиданным оно не оказалось, произошло от некоторых постоянных и переменных, общих и общечастных причин! Таким образом, теория вероятностей лишний раз подтверждает известную закономерность событий, а эта закономерность, естественно, является определенным признаком гармонии. И это "общее" ряда явлений логически не может быть отнесено к хаотическому состоянию вещей, ибо там, где есть связи и взаимодействия, само собою не может быть хаоса: одно действие является функцией другого, чем устанавливается преемственность и периодичность ряда зависящих явлений. Таким образом, теория вероятностей лишний раз указывает на закономерность случайных явлений, подтверждает доводы о присутствии в мире некоторых принципов гармонии. Это общие черты различных явлений позволяют при помощи метода аналогий объединить некоторые физические законы или, по крайней мере, стремиться к этому объединению. Мы видим, что в мире все повторяется, все протекает одинаково от самых мельчайших до самых великих явлений. Возьмем ли мы закон всемирного тяготения Ньютона и сопоставим его с законом электростатического притяжения Кулона - мы найдем между ними много общих черт, подобно тому, как новейшая физика открывает удивительную аналогию между равновесиями и движением в любом атоме и теми же явлениями в любой электрической системе.

Электроны обращаются вокруг центра тела совершенно так же, как планеты солнечной системы обращаются вокруг Солнца. Подобно тому, как земля представляет собою шар, наэлектризованный отрицательно, а солнце, наоборот, положительно, так и электрон электро-отрицателен, а ядро атома - электро-положительно. Электрическое притяжение между отрицательным электроном и положительно заряженным центральным телом атома вполне соответствует тяготению. Подобно планетам, электроны имеют свой период обращения который находится в полном соответствия их расстоянию от центрального тела: чем они ближе к нему, тем быстрее они должны вращаться, и закон, связывающий период вращения электрона с поперечником его орбиты, аналогичен с законом Кеплера для планет. Если на основании добытых данных вычислить скорость движения электронов по их орбитам, то получатся числа, измеряемые в среднем десятками или сотнями километров в секунду, что совпадает с числом километров, пробегаемых в секунду планетами при их движении по орбитам и с лучевыми скоростями звезд. И, действительно, универсальная Среда или эфир, в которой возникают взаимодействия тел, наполняет все пространство, как между последними частицами материи, так и между самыми отдаленными звездами.

Наука всегда поступала так: оставляя в стороне единичное, стремилась сосредоточить свое внимание на общем. Наука обобщила явления, в которых не было видимого сходства. Что общего между падающим яблоком и звездами, сияющими на небе? Что общего между случайно качающейся люстрой и маятником, регулирующим ход часов?

С внешней стороны между этими явлениями как будто и нет общих черт, а, между тем, они являются объектами одного и того же действующего закона и, следовательно, должны быть им всецело охвачены. Умение обобщать, отыскивать в с виду различных предметах или явлениях сходство есть одно из основных и замечательных свойств нашего ума, а потому и самой природы, ибо наш мозг есть ее координированная часть. Таким образом, наш ум устанавливает сходство, обобщает явления природы, а это обобщение и является научным фактом, из которого в дальнейшем выводится закон, выраженный точно и коротко.

Поэтому можно сказать, что метод аналогий, имеющий в основе ряд общих. присущих различным явлениям, черт, - один из тех методов, которые помогают различным отраслям знания соединяться воедино и приближают нас к постижению тех корней, откуда вырастает грандиозное генеалогическое древо физических законов, или, может быть, ее единого закона!

Имеем ли мы после этого право судить об основных принципах мира - о хаосе или гармонии, по тем явлениям, каковые мы видим, слышим или осязаем? Вещи в мире не таковы, как мы их видим, а иные.

И в самом деле, если мы примем электро-атомистическое мировоззрение, согласно которому материя не существует, а есть лишь одно или два имматериальных электричеств, мы, согласно вышесказанному, должны будем невольно придти к убеждению, что существует лишь один или два каких-то основных принципа, которые, воздействуя на то или иное "электричество", создают и материю и весь видимый внешний мир. Таким путем, все многообразие ощущаемого мира, столь запутанное и разнохарактерное, будет объединено и сведено к обнаружению единого физического закона, действующего на единое физическое начало.

Идея неоплатоников о едином мировом субстрате и идея пифагорейцев о едином правящем миром принципе постепенно отрываются из недр времени и подготовляются к более интенсивной жизни в грядущем.

И, если мы попытаемся всю непосредственно воспринимаемую природу разложить на ее составные элементы, то с полной убедительностью, не допускающей сомнения, мы замечаем в ней два самых общих, взимно-присущих друг другу свойства: во-первых, материя, а, во-вторых, движение.

Но чтобы познать первое, нам необходимо сойти с той ступени материи, на которой мы стоим, вниз по лестнице, в глубину материи, на последнюю ее ступень, на которой начинается нечто неизвестное нам или эфир, и на которой происходит претворение этого нечто в осязаемое нашими чувствами вещество.

И, если нам действительно удастся это трудное нисхождение, мы должны будем заключить, что на всем протяжении существования материи - от самых сложных ее агрегатов до самых простейших элементарных ее единиц - всегда присутствуют те общие черты, о значении которых мы уже говорили.

Они суть симметрия в пространстве, которая характеризует в той или иной степени всякую материальную единицу, и ритм, т.е. симметрия во времени, который так или иначе характеризует всякое движение.

Единственным возбудителем наших чувств является передвижение материи в пространстве. (См. "Успехи физики", вып.1, стр. 1-30).

Поэтому, мы смеем утверждать, что проблема симметрии - великая проблема, это первое гармонически сорганизовавшееся проявление материи, первое ее вступление в "массовую", "групповую" и, наконец, в "органическую" жизнь. И, действительно, мы видим, что все составляющие земную кору - нашу праматерь - металлы - минералы, как и состоящие из различных их смесей горные породы при своем первоначальном происхождении имеют кристаллическую форму, получившую свое начало из самого сокровенного свойства интраатомных творящих сил самой материи.

Глава 2. Ритм как явление космического порядка. Гармония во времени

Время и Ритм

Естественные науки открывают в явлениях природы некоторые незыблемые и всеобщие законы, которые поражают человека, и ему становится страшно тех сил, которые неминуемо воздействуют или даже живут в нем со всею своею неукоснительностью. Невозможность избавиться от них, куда-нибудь уйти, изолировать себя от их порой рокового влияния сначала пугает человека, затем примиряет его своею неизбежностью и, наконец, заставляет преклоняться перед неизменностью и величием законов, управляющих этими таинственными силами и свойствами природы. Но путем долгой борьбы эти неведомые силы начинают принимать все более и более стройный облик, претворяются в законы и уже являются для человека не каким-то необоримым пугалом, а орудием, которым он постигает природу и подчиняет ее своей воле.

Постигнутый, таким образом, закон природы оправдывает в глазах естествоиспытателя свое существование и назначение в природе и помогает ему объединять ряд разнородных и с виду не похожих друг на друга областей знания в единую и целостную, подчиненную этому закону, систему.

Следовательно, закон природы есть известное обобщение наблюдавшихся в действительности соотношений, причем, основываясь на опыте, мы принимаем, что те же соотношения повторятся и в будущем в том же порядке и с тою же совокупностью сопутствующих явлений, какую мы наблюдали до сих пор. Правда, хотя мы и не имеем никаких оснований смотреть на эти законы, как на абсолютные истины, возникнувшие некогда в природе и сохранившиеся навсегда в расписании ее явлений, однако, мы постоянно видим, что течение явлений природы наделено известной характеризующей данное явление, правильность и присутствие которой мы должны предположить и в будущем.

И ввиду того, что закон природы представляется нам, как выводы из прежних наблюдений, необходимо допустить, что они могут быть дополняемы и исправляемы последующими опытами, что в свою очередь убеждает нас, что те условия, которые обуславливают выраженное в законе явление, были плохо наблюдены и потому должны быть снова проверены. Но мы можем допустить, что некоторые части старого закона безусловно сохранят свою силу и тогда, когда будет установлен более совершенный и более общий закон.

Однако, следует принять во внимание, что не все законы природы могут быть строго и точно сформулированы. Существует ряд явлений, с первого же взгляда бросающийся в глаза своею наглядностью и поражающий всеобщностью своего присутствия и разнообразностью воздействия Но именно-то вследствие своего повсеместного и постоянного своего проявления и, одновременно, своей разнохарактерности нет никакой возможности установления того незыблемого положения, каковое так или иначе может быть выражено математической формулой. Но из этого, конечно, не следует, что наблюдаемое нами широкое распространение данного явления природы не есть ее неотъемлемое свойство или ее закон - наоборот: из этого следует лишь то, что современная нам наука носит скорее аналитический, чем синтетический характер.

И вот, явления, повторяемость которых незыблемо утверждена, могут быть причислены к этому разряду неформулированных законов. Источником их служат стройные движения в природе: вращения небесных тел, дающие смену дня и ночи; движения их по орбитам, порождающие времена года, морские приливы и отливы, течение рек, кругообороты различных веществ в природе, дыхание земли, наконец, биение нашего сердца, движение мышц, управляющих дыханием и т.д. Одним словом, непременный признак многочисленных движений в природе есть известная стройность, выражающаяся в периодическом повторении на протяжении всего пути одинаковых признаков движения, чередование этих признаков, симметрическая их смена и т.д. И, как видно, стройность движения присуща не только организованной, но в известной степени и неорганизованной материи. Эта стройность порождает в нас чувство красоты, переложимое нами в искусство, и облегчает наше познание природы, благотворно действует на нашу психику и является одним из основных признаков мировой гармонии вообще. И, наоборот, нестройная пестрота, перебои сердца, скачки стрелки сейсмографа, мигание пламени раздражают нашу психику, утомляют зрение и служат вернейшим показателем болезненности самого явления.

Итак, главный признак стройного движения есть ритм. "Ритм, - сказал Герберт Спенсер, - характеризует каждое движение." Следовательно, мы можем условиться под именем ритма разуметь стройное чередование явлений во времени, ибо каждое движение протекает во времени и равно некоторому количеству качаний секундного маятника. Конечно, каждое движение протекает, кроме того, и в пространстве, но на этом мы остановимся в другой раз.

Можно сказать, что за несколько столетий человечество в некотором отношении огрубело. Стоит только вспомнить о том, сколь высоко почитали в древности пластику и ритмичность телесных движений. Многочисленность танцев и других стройных движений человеческого тела, наблюдавшиеся в древнем мире, говорят сами за себя. Ритм вызывает ряд приятных ощущений и служит источником эстетического удовольствия. В этом отношении древние обладали чрезвычайно тонким чувством, и ритм телодвижений был своего рода культом в связи с культом тела вообще. Этот ритм они переносили в театр, и в пластические искусства, и в ремесла. Наконец, для них ритмическим стало все, соединенное в правильных отношениях и гармоничное своею внутренней закономерностью. Так, мало-помалу древние стали почитать ритм проникающим весь мир принципом: он произошел, по их мнению, как повествует нам Лукиан в своем сочинении о танце, - одновременно с древним Эросом, который придал строй первоначальному хаосу и привел в движение "хоровод звезд".

И, действительно, одно из самых распространенных движений в мире есть движение ритмическое, т.е. такое, при котором точка, которую мы ради наглядности вообразим себе носителем движения, в равные промежутки времени проходит равные пространства, или движение периодическое, при котором точка по истечении определенного времени вновь возвращается на прежнее место в пространстве; последние движения могут быть подразделены на два вида: колебание и вращение, законы которых устанавливаются на основании наблюдений над качанием маятника.

Таким образом, под периодом следует понимать время, проходящее при периодическом движении точки до момента, когда она снова занимает прежнее положение и имеет прежнее направление и скорость движения. Так, например, при вращении период называется также продолжительностью вращения, при колебании - продолжительностью колебания. Точно таким порядком может быть определен ритм.

Когда мы говорим о каком-то периоде, который необходим, чтобы точка совершала то или иное движение или же возвращалась на прежнее место свое, мы, следовательно, разумеем некоторую величину, называемую временем. Тут мы видим, что во всех случаях, касающихся рассматриваемого вопроса, главную роль играет время. Что такое время? Философия все еще никак не может справиться с этим старым вопросом. Время есть нечто, не имеющее формы, неуловимое, и измеряется в нашем сознании количеством образов. Время есть внутреннее чувство, но оно количественно столь же обманчиво, что мы не можем им руководствоваться. Следовательно, об относительности или субъективности времени не стоит и говорить - это более чем ясно.

Теперь принято считать, что скорость нашего чувственного восприятия и есть наша естественная мера времени. Большинство психологов склоняется к тому, чтобы искать главный источник происхождения понятия о продолжительности во внутренних ощущениях. Одно время предполагали, что время находится в зависимости от ритма движения, который и является критериумом для оценки времени. Потом было найдено, что представление о времени и точность его длительности находится в зависимости от ритма дыхания. Таким образом, при замедлении или учащении дыхания и длительность времени изменяется соответствующим образом. Наконец, было найдено, что скорость мысли находится в полной зависимости от скорости пульса и что наше ощущение времени с изменением скорости пульса претерпевает тоже изменение.

"Животное неподвижное, - говорит Герб. Спенсер, - лишенное глаз и получающее раздельные ощущения от внешних предметов только путем прикосновений, происходящих через долгие и неправильные промежутки времени, не может иметь в сознании никакого сложного отношения последовательности (времени), за исключением тех, которые происходят от медленного ритма его собственных функций. Даже у человека дыхательные промежутки между биениями сердца доставляют часто те материалы, из которых создается наше сознание продолжительности; если бы у нас не было постоянных восприятий внешних изменений, эти ритмические органические действия доставляли бы нам очень важные данные для нашего сознания времени, - данные, которые при отсутствии двигательных ритмов оказались бы даже единственными". "Ритм, - говорит Горвиц, - есть мера, и единственная мера времени, существо, лишенное способности к периодическим, правильным промежуткам, не могло бы достигнуть никакого понятия о времени. Этому содействуют все ритмические функции тела: дыхание, пульс, движения с целью перемещения, всевозможные занятия, потребности и привычки". Поэтому лица различного темперамента иначе воспринимают и время. Для сангвиника время течет скорее, чем для флегматика, т.е. он переживает в течение одного и того же времени больше, чем второй, ибо пульс у первого бьется скорее, чем у второго. У некоторых животных пульсация совершается медленнее (корова) или скорее (кролик), чем у человека. Следовательно, у коровы течение ощущений и движений совершается гораздо медленнее, чем у кролика и во столько раз, во сколько раз пульсация у коровы медленнее пульсации у кролика. Поэтому биение нашего сердца и есть мера времени для нас. Если бы количество ударов его в минуту увеличилось - время потекло бы быстрее и наоборот. Кроме того, не подлежит сомнению, что мы приспособились к так, а не иначе текущему времени. Если бы земля вращалась вокруг своей оси не в 24 часа, а в 48, тогда наверно мы уделяли бы сну не шесть-восемь часов, а 12-16, ибо только ритмические смены дня и ночи и приучили человечество согласовываться с ними и вести в зависимости от них свой образ жизни. Так как согласно длительности времени вырабатывается все наше представление. Можно представить себе, сколь оно субъективно и сколь представленная нами картина мира мало соответствует действительности, которая лежит вне всякого времени. Поэтому необходимо для измерения времени искать меры не в нас самих, а в каких-либо ритмических явлениях природы. Надо найти такой промежуток времени, который в любой момент можно вновь определить и о котором можно думать, что он никогда не изменится, оставаясь равным самому себе. За более или менее постоянную меру времени из всех наблюдаемых нами событий наиболее удовлетворяющей оказалось однократное обращение земли вокруг ее оси. Полученная таким образом единица времени оказалась, как мы знаем, сутками, под которыми следует разуметь время от любого момента до того момента, когда солнце занимает опять прежнее положение. Однако, сутки представляют из себя настолько большую единицу времени, что из них делением пришлось получить более мелкие части, называемые часами, минутами и секундами. Секунду, кроме того, можно во всякое время точно определить с помощью общеизвестного аппарата, именуемого секундным маятником. Таким образом, мы получили новую единицу времени, установленную со всей простотой и точностью и принятую в естествознании. По отношению к секунде и производятся все вычисления и изменения всевозможных движений в природе. Секунда есть мера ритма.

Таким образом, мы определяем количество секунд, потребное для одного оборота или колебания или число оборотов или колебаний, происходящих в одну секунду. Эти числа обычно именуют при вращениях - числом оборотов, а при колебаниях - числом колебаний или же просто частотой.

Мы на каждом шагу встречаем применение разностороннего понятия периода или ритма и замечаем, насколько несоизмеримо различны при этом числа. Действительно, под понятие периода подходят самые разнообразные явления нашей повседневной жизни: продолжительность дня и года, высота музыкальных тонов, цвета света, понижение звука, число перемен электрических токов и т.д.

Нижеприводимая таблица ("Основные понятия современного естествознания". СПБ. 1911, стр. 62) периодов и чисел колебаний и вращений наглядно указывает на огромное различие между встречающимися в природе величинами.

	Период одного вращения в 1сек	Число колебаний или вращений в 1сек
Земля вокруг Солнца (1год)	31556926	0,00000003169
Луна вокруг Земли (1месяц)	2551443	0,000000392
Земля вокруг своей оси (1сутки)	86400	0,000011547
Часовая стрелка	43200	0,00002354
Минутная стрелка	3600	0,0002778
Секундный маятник	1	1
Самый низкий тон	0,06	16
Самое долгое электрич.индуктивн. колебание	0,0001	10000
Самый высокий тон	0,00006	16000
Искра лейденской банки	0,00006	1 миллион
Среднее колебание Герца	0,00006	1 миллиард
Самое долгое тепловое колебание		2 биллиона
Самое долгое световое колебание		38 биллионов
Самое скорое световое колебание		76 биллионов
Самое скорое фотографическое колебание		300 биллионов

Отсюда мы видим, что закону ритма подчиняется ряд самых распространенных, самых всеобщих явлений макро- и микрокосмического характера.

Стоит ли говорить о тех правильных периодах, которые наблюдаются в движении звезд, комет, описывающих эллиптические орбиты, или, наконец, в движении всех планет нашей солнечной системы со своими спутниками. Скорость их вращений вокруг своей оси и вокруг Солнца подчинена правильному и неизменяемому ритму, несмотря на то, что их движение обусловлено постоянным воздействием всемирного тяготения и находится таким образом под действием внешних постоянно изменяющихся сил. Но и это постоянное воздействие внешних случайных сил также, очевидно, подчинено известному, но неуловимому ритму, ибо особых аномалий в движении небесных тел не замечается от самых древнейших времен, доступных математической проверке. Таким образом, внешние силы, исходящие из Космоса - от звезд, солнца, комет и т.д. тоже регулируются своим особым космическим ритмом.

Солнце играет доминирующую роль в своей системе, оно управляет движением планет своей системы, а также и всеми их жизненными проявлениями. Движение комет, находящихся в пределах солнечной системы, подчиняется тем же общим законам, каким подчинены и планеты, с некоторою лишь разницей. Между телами системы устанавливается таким образом связь, которой руководит центральное тело - Солнце. Эти взаимоотношения выражаются, главным образом, тяготением и возмущениями. Признаками и результатами их бывают изменения орбит, колебания осей и изменения скоростей движения планет и комет; однако все эти изменения, колебания и скорости также подчинены известному ритму. Но, принимая в расчет, что всякое воздействие оставляет какой-либо след на телах, подвергнутых этому воздействию, не подлежит сомнению, что и эти ритмические возмущения оказывают то или иное влияние и на поверхность небесных тел.

Очевидно, что непрерывно меняющаяся ритмическая деятельность Солнца вызывает колебания кинетической энергии, посылаемой им в пространство; отсюда появляются колебания и в индуктируемых в атмосфере и земле токах, вследствие чего и происходят разнообразные физические явления. А ритм этих электромагнитных токов пространства оказывает колоссальное подчиняющее воздействие во всей солнечной системе, в ее органической и неорганической природе.

Наблюдения точно установили факт существования одиннадцати- и тридцатитрехлетних периодов в деятельности Солнца. Весьма интересен вопрос о влиянии одиннадцатилетнего периода солнечных пятен на нашу планету. Современная наука отыскала полнейшую зависимость, существующую между периодическими явлениями пятен на Солнце и жизнью земли. Пятна сильно влияют на температуру земной поверхности, вызывают магнитные бури, северные сияния, ураганы, наводнения, засухи, землетрясения и прочие геофизические явления, которые, следовательно, всецело обязаны Солнцу, ритму maximum'a и minimum'a его пятен. Поэтому, заранее зная, в каком году солнечных пятен будет много или мало, можно предсказывать и предвидеть те земные явления, которые зависят от солнечных пятен.

Один ученый пытался доказать соотношения между периодами солнечных пятен и торговыми кризисами. Эту попытку нельзя считать нелепостью, ибо солнечные пятна бесспорно оказывают большое влияние на земную метеорологию, на температуру, бури и выпадение дождя, а, следовательно, они должны влиять и на урожаи и этим колебать финансовые отношения. В настоящее время получило научное признание влияние солнечных пятен на развитие эпидемий и эпизоотий в животном царстве, и эпифитий - в растительном. И, на самом деле, это влияние подтверждается многочисленными исследованиями над периодичностью количества солнечных пятен, а, следовательно, и солнечной радиации, которая, в зависимости от их количества, вызывает колебание электрического потенциала воздуха, почвы и воды, чем создает условия, благоприятные для развития тех или иных микроорганизмов. Этим устанавливается связь между колебаниями лучистой энергии Солнца и биохимическими процессами, совершающимися на Земле. Весьма любопытно было бы проследить аналогичное соотношение между периодичностью солнечных пятен и процессами, совершающимися в нашей психике; можно предполагать, что массовые психические эпидемии, народные волнения, бунты, революции, войны и т.д. находятся в известном соотношении с количеством пятен на солнце. Весьма вероятно, что к этому количеству пятен и изменению колебаний электро-магнитного пространства следует добавить и прочие космические возмущения, производимые кометами и т.д. Весьма характерно, что многим историческим событиям предшествовали или сопровождали их различные астрономические явления: прохождение комет, возмущения на солнце. Появление комет во все времена считали предвозвестником различных несчастий: войн, голода, мора и пр. Еще в старину верили, что влияние комет вытекает из Harmonia Natural, т.е. из соответствия с небесными и земными творениями, и Natura Sallunaris смущается и расстраивается под влиянием необычных явлений, происходящих на небе. И в самом деле нельзя ли установить полнейшую зависимость биологических и психических процессов, совершающихся в человеке от периодов колебаний электромагнитного пространства и выяснить ритм исторических событий в жизни человечества.

Если мы обратимся к рассмотрению периодических движений, имеющих место в коре и на поверхности земного шара, а также и в атмосфере, мы найдем всюду непрерывно царствующий ритм.

При поверхностном обзоре, правда, многочисленные явления этого характера могут нам показаться просто-напросто аномалиями или болезненными уклонениями, однако, при более внимательном изучении движений, мы откроем причинную связь, стройность и гармоническую структуру их ритма. Действительно, жизнь земли чрезвычайно сложна и во многих отношениях может быть уподоблена жизни организма со всеми присущими ему многообразными функциями. Частичное изучение этого "организма" может открыть ряд несоответствий дисгармонического характера, но общая совокупность их в свете современной науки представляет из себя нечто органически спаянное, цельное и подчиненное непреложной закономерности', в ней мы читаем те предельные законы, которыми наделена как земля, так и все мироздание, одухотворенное движением.

Из всех существующих движений особенно резко выделяются различных порядков пульсации, происходящие под влиянием внутренних и внешних сил:

1. суточные и годовые микроколебания, зависящие от теплового действия солнца на земную кору;

2. ясные полусуточные колебания, обусловленные действием луны;

3. земная кора изгибается под влиянием изменений давлений и чувствительна к ударам ветра;

4. существует особый род движений - пульсации. На фотограммах они представляются в виде коротких волн;

5. сейсмические бури разных характеров. Таким образом, мы видим, что эти микродвижения, пульсации и т.п. принадлежат к весьма характерным явлениям на нашей планете. Пульсирует земная кора, атмосфера, а также и отдельные элементы того и другого. Недавно открыты мелкие волны в ходе магнитных элементов; это явление приписывается возмущениям на солнце. Пульсируют земные токи, та же пульсация существует в ходе напряжения солнечного луча. Изображая ход земных явлений графически, мы получаем волнообразную кривую; она изрезана более мелкими зубцами, которые, в свою очередь, имеют зубчатую форму и т.д. Эти колебания изображают собою отражение того безграничного разнообразия колебательных движений, которые бороздят вселенную во всех направлениях и к которым весьма чувствительны человеческие организмы, отличающиеся утонченной нервной организацией.

Еще 60 лет тому назад Тиндаль указывал, что "к понятию о наполненном пространстве необходимо прибавить и понятие о существовании его в постоянном колебании. Источники колебаний суть весомые массы вселенной. Как в земле, во время ее годового обращения вокруг солнца, так и в самых малых ее атомах, - везде мы имеем обороты в оборотах, ритм в ритме". (Тиндаль Д. "Устройство вселенной", стр. 10-38. Спб. 1866).

Важнейшую роль в жизни земли играют также и циклические или круговые движения, наделенные собственным ритмом и тоном колебаний.

Солнечное тепло приводит в движение массы атмосферы и поддерживает великий кругооборот воды. Движения воздуха подчиняют себе распределение тепла и влаги на земной поверхности и видоизменяют распределение электрических масс. Следует полагать, что изменения земного магнетизма зависят от системы атмосферных токов, связанных с циклическою деятельностью нашей атмосферы. А электрическое и магнитное поле со своей стороны оказывает влияние на ход явлений на земле.

Строгою ритмичностью наделены различные изменения и колебания атмосферного электричества: годовой ход падения потенциала, суточный ход напряжения земного поля; годовой и суточный ход рассеяния электричества и т.д. Таким образом, мы видим, как удивительно сложные функции земного шара сопровождаются одним присущим всем им свойством - ритмом.

Вода, поднимаясь в форме пара из рек и морей и оседая на высотах в качестве снега и дождя, направляется снова к равнинам, чтобы в конце концов попасть в моря. Совершенно аналогичному круговороту подвержены некоторые жизненные элементы, заключающиеся в воздухе: например, атмосферный азот, составляющий первоисточник образования всех азотистых соединений, а, следовательно, и белковых веществ, при разложении остатков отживших растений и животных, вновь возвращается в почву и воздух, чем сохраняет общее равновесие в своем круговороте. Кроме того, мы знаем, что, несмотря на постоянное потребление кислорода воздуха для горения и дыхания, его состав остается неизменным. Это происходит оттого, что растения, поглощая углекислый газ, под влиянием солнечного света разлагают его своими зелеными частями, усваивают углерод, а кислород выделяют в воздух. Исключительно вследствие этого круговорота, в котором одно царство природы гармонически поддерживает существование другого, сохраняется неизменный состав атмосферного воздуха, необходимого для поддержания жизни на земле. Наряду с кислородом и углерод совершает также известный круговорот. Это мы видим во взаимоотношениях между растениями и животными, питающимися растениями, представляющими собою носителя химической энергии, которую [животные] получают в растениях и снова выделяют [в окружающую среду в виде удобрений]. И нет сомнения, что все эти непрерывные движения животворящих газов подвержены своему особенному правильному ритму, без которого уже в доисторические времена атмосфера испортилась бы и перестала быть пригодной для дыхания.

Не будем останавливаться на различных механических круговоротах в атмосфере и ритме, наблюдаемом в климатических и прочих метеорологических явлениях, что нас могло бы оторвать от дальнейшего изложения, перейдем к влиянию ритма на органическую жизнь.

Мы только что упомянули о том, что к пульсации геофизических элементов весьма чутки некоторые нервные организмы. "Мы вибрируем в унисон с такими отдельными влияниями неба и земли, которых не может пока измерить наша наука", - говорит Маудслей. Действительно, существуют люди, имеющие способность предсказывания различных явлений природы, как-то: землетрясений, перемен погоды и т.д. Животные определенно ощущают солнечные затмения, что выражается в их беспокойном состоянии. Очевидно нервная система на разные явления реагирует неодинаковым образом; одни явления подавляют, другие возбуждают ее.

Мало того, многие жизненные функции всецело зависят от ритма сотрясений или колебаний. В этом отношении весьма любопытны исследования некоторых немецких ученых. Изменяя ритм сотрясений среды, в которой помещались исследуемые бактерии, им удалось обнаружить влияние этого изменения не только на жизнедеятельность испытуемых бактерий, но и на самую их жизнь. Оказалось, что различные бактерии при одинаковом ритме сотрясений оказывали различную устойчивость. В то время, как одни микроорганизмы гибли при определенном ритме сотрясений, другие, наоборот, развивались при сотрясениях лучше, а при наступлении покоя, гибли.

Прерывистый, переменный ток, действуя ударами, убивает зародыши грибков в вине. Но общеизвестно благотворное физиологическое действие электрического тока высокого напряжения на огромное число перемен.

Под влиянием искусственных сотрясений различной силы и ритма было обнаружено уменьшение и увеличение транспирации (См. проф. Фамицин. "Обмен веществ и превращение энергии в растениях". Спб. 1889, стр. 68 и 692). Между тем, следует заметить, что с испарением тесно связано электричество.

Общеизвестно, что музыкальные тона либо привлекают, либо отталкивают насекомых. Наблюдали явление, как под влиянием определенного музыкального тона некоторые насекомые устремлялись к нему, как будто их этот тон (ритм колебаний) притягивал. И, наоборот, есть насекомые, которых музыкальные тона вообще отталкивают. Например, саранчу можно прогнать трещотками, битьем в барабаны и прочее, т.е. звуками известного ритма. Не лишне будет заметить, что, подобно звукам, и некоторые цвета оказывают аналогичное воздействие на животных: одни цвета привлекают их, другие, наоборот, отталкивают.

Стоит ли говорить о значении ритма колебаний во взрывчатых веществах. Здесь при детонациях главную роль играет не столько сила взрыва, сколько ритм колебаний, передаваемый воздушными волнами, подобно, как звучащая струна, настроенная в унисон другой, заставляет звучать другую, находящуюся на некотором расстоянии от первой.

Дело в том, что вещество несет в себе определенные свойства энергии и ее тоны, ритм, заложенный в ней, является отличительным признаком и причиною многочисленных явлений в неорганическом и органическом мире. Малейшая доза вещества, попадая в подходящую среду, имеющую запасы потенциальной энергии, может вызвать расходование их в своем тоне. Следовательно, бесконечно малое количество энергии может так возрасти, что вызовет явление, доступное нашему наблюдению.

Очень возможно, что явление ритма может дать ключ к пониманию "каталитической" силы старых химиков и "контактного" действия в современной науке. И то, и другое явление состоит в том, что известное тело содействует ходу химической реакции, хотя само не участвует в ней. Так, например, при действии чистой серной кислоты на цинк получается слабое выделение водорода, но стоит прибавить лишь одну каплю хлористой платины, как начнется бурное его выделение. Реакция между перекисью водорода и йодистым водородом ускоряется молибденовой кислотой при разбавлении 1:160 000 000. Сам катализатор, однако, не участвует в реакции ни своим веществом, ни энергией, которые могут быть точно учтены до и после данного явления. Весьма вероятно, что в данном случае роль агента играет ритм энергии этого тела, которая в силу резонанса (созвучия) возбуждает потенциальный запас энергии, заключенный в данном теле.

К сожалению, колоссальное значение ритма еще не подвергнуто надлежащему исследованию.

Подобно круговороту кислорода, азота и углерода, в природе существует известный круговорот органических соединений, который в свою очередь обуславливается своим собственным ритмом. Дело в том, что органическая, а также и неорганическая часть трупа животного переходит в кристаллоидальное состояние, чтобы смешаться со своей праматерью землей; оттуда они опять извлекаются растениями, которые питают животных, и, следовательно, идут на созидание животного организма. Тут круг жизни замыкается, чтобы повторяться бесконечное число раз. И, бесспорно, это явление, в самом широком смысле этого слова, также наделено известной скоростью своего течения - ритмом.

Еще большую роль играет ритм в жизни животного вообще и в жизни человека - в частности.

Человеческая жизнь - многосторонна. Она состоит из телесно-духовной деятельности, создаваемой самим человеком и проявляемой им во вне, и органической деятельности, создаваемой природой независимо от человека и проявляющейся внутри него. К первой можно отнести все виды его творчества, ко второй - механику его жизненных функций. И та и другая область, однако, тесно связаны между собою и объединены общим свойством всех своих проявлений - ритмом, который представляет собою упорядоченное расчленение движений в их течении во времени. Ритм мы находим во всех человеческих искусствах - отражении его духовной деятельности: музыке и поэзии, живописи и ваянии. Кроме того, ритм исходит из самого органического существа человека, где он заключен, как известный регулирующий элемент наиболее экономного расходования сил. Ритму подчинены внешние движения человека и животных: и гребущий лодочник, и бегущая лошадь вырабатывают тот внешний ритм, каковой соответствует их внутреннему строгому и данному от природы ритму.

Главный орган, поддерживающий нашу жизнь, - сердце обладает ритмом правильным и не прекращающимся до момента смерти, которая собственно и характеризуется отсутствием его. Болезненные уклонения в ритме сердца обычно чрезвычайно тягостно влияют на человека. Притекающая и убывающая кровь правильными движениями распространяется по всему организму и обусловливает его ритмическим движением. Обмен веществ также является в некоторой зависимости от сердечного ритма. Сотрясения организма, происходящее вследствие биения сердца, содействуют процессам ассимиляции внутри клеток. Можно констатировать ритм в скорости кровообращения и ритмическое колебание всех отдельных конечностей у здорового человека. Дыхательные мышцы также обладают периодически правильной деятельностью. Менструация является сложным ритмическим движением с определенным периодом созревания. "Следование друг за другом активности и покоя, сна и бодрствования есть универсальный закон, по крайней мере весьма общий закон, стоящий в связи с законами энергетики", - говорит проф. Дасто (Жизнь и Смерть, стр. 176 пер.). - Сердце, легкие, мускулы, железы, мозг самым очевидным образом повинуются этому закону ритмической деятельности. Основание этого закона очевидно, функционирование обыкновенно влечет за собой внезапную трату энергии, которая покрывается медленно накопляющейся энергией. Функциональная активность есть взрывчатое разрушение химического запаса, который восстанавливается более или менее медленно". Деятельность нервных центров также обладает ритмичностью, зависящей от того ритма возбуждения, в который превращаются раздражения, притекающие к нам по периферии, независимо от того, каковым ритмом они характеризуются. Результатом динамизма нервных клеток является ритм возбуждения. Ритмикой всех физиологических функций заведует центральная нервная система, и нормальное состояние ее можно представить в виде некоторой средней величины между напряжением их энергии и истощением ее.

Не лишено некоторого интереса весьма распространенное явление ритма различных болезней. Всем известно ритмическое повышение и понижение температуры, как в здоровом, так и в больном организме, выраженное в последнем особенно резко. Большинство невралгических приступов подчинены своеобразному и довольно правильному ритму, они повторяются либо ежедневно, начинаясь и кончаясь приблизительно в один и тот же час, либо ежемесячно, либо ежегодно и при том в одно и то же время года. Разнообразные нарушения физического равновесия при некоторых болезнях происходят в известные периоды времени; например, согласно статистических данных большинство сердечных припадков замечено между четырьмя и восемью часами вечера и между четырьмя и восемью часами утра (Мапассейн д-р. Сон, как 1/3 жизни человека.).

Но не только одни физиологические функции наделены известным ритмом, но и психическая деятельность организована вполне ритмично. Все психические процессы ритмичны. Душевная жизнь представляет из себя сумму ритмов с теми или иными периодами нарастания. Смена разнообразных настроений и влечений, смена деятельности и апатии, бодрствования и сна представляют из себя ритм, который субъективно не ощутим при нормальном состоянии организма, ибо ритм этот не достигает порога сознания. Однако, при малейшем психическом истощении, вследствие понижения порогов единичных нейронов и порога сознания вообще, замедленное биение ритма начинает ощущаться и, наконец, проявляется в виде различных психических заболеваний: апатии, тоски и душевной прострации. Кроме того, некоторые психические болезни сами по себе обладают известной ритмичностью: к разряду таковых может быть отнесено, например, т.н. круговое помешательство. Оно представляет в своем классическом типе чередование душевных расстройств: то приподнятое настроение, подвижность и быстрое течение мысли, то угнетенное настроение, сопровождаемое бредом и заторможенностью мышления. Это чередование мании и меланхолии прерывается паузами полного психического здоровья.

В работе разума все логики отметили известный ритм: аналитического и синтетического суждения, индукции и дедукции, ассоциации и диссоциации, обобщения и абстракции. Абель Рей находит закон "интеллектуального ритма" и так его формулирует: "Познавание действует путем постоянного синтетического и аналитического ритма, обобщением и ограничением" (А.Р. Энергетизм и механическое миропонимание с точки зрения познания, стр. 68 и 78. Спб. 1910). Наше познание, по его мнению, всегда колеблется между обобщающей индукцией и обособляющей дедукцией, Колебание это имеет ограниченную амплитуду: оно останавливается, чтобы изменить свое направление, как только новый опыт, не входящий в круг дозволенных дедукций, препятствует начатому движению. Общая форма человеческого познания и, следовательно, научного знания, таким образом, воспроизводит этот ритм параллельно идущих индукций и дедукций, последовательных обобщений и разложений.

Скорость психического ритма, как показали некоторые исследователи, находится в прямой зависимости от пола данного субъекта, возраста, темперамента, характера и т.д. П.Е.Астафьев (Понятие психического ритма, как научное основание психологии полов. Москва, 1882 г.) показал, что психический ритм женщины значительно быстрее психического ритма мужчины. "Со своими различной быстроты психическими ритмами, - говорит он (ibid, 46), - женщина и мужчина не только различно чувствуют и ценят свою жизнь, но и так сказать различно звучат в жизни, подобно высокому тону, производящему яркое, и низкому, производящему серьезно-меланхолическое впечатление в музыке". Это различие психического ритма воздействует на все области психической жизни человека. Быстрый психический ритм, свойственный женщине, развивает впечатлительность, механическую память, непроизвольные ассоциации, яркие и разнообразные пассивные чувства, [которые] не благоприятствуют, по мнению этого исследователя, [развитию] воли сильной и стойкой, деятельно преследующей свои задачи; и, наоборот, более медленный психический ритм, соответствующий пропорционально большей сознательности и произвольности психических работ, есть ритм, соответствующий более энергической деятельности внимания, всегда обратно пропорциональной развитию впечатлительности. А деятельность внимания не только есть волевая деятельность, но и именно вся волевая деятельность есть только деятельность внимания. Сильная воля и развитое внимание, слабая воля и рассеянное внимание - это синонимы. И в области воли, как в области чувства и представления, различная скорость психического ритма, обуславливающая преобладающее развитие впечатлительности или внимания, дает начало не случайным, но совершенно необходимым и типическим особенностям, лежащим в основании двух существенно различных психических типов, мужского и женского (ibid, 58). И это психическое различие, совершенно справедливо, создает ту взаимодополняемость, ту гармонию, которая должна быть свойственна человечеству: сила и достоинство мужчины обусловлены теми же основными психическими особенностями, из которых вытекает слабость и ограниченность женского типа. Только в соединении противоположных особенностей в одно целое, а не искоренение их во имя математического "равенства", продолжает Астафьев (ibid, 60), возможность взаимного восполнения одинаково односторонними и ограниченными мужскими и женскими типами до одного цельного и прекрасного образа человечества.

Можно наблюдать известную периодичность в научном и художественном творчестве. Очевидно, нарастание и разрешение идей подчинено своему определенному ритму. Оказывается, что многие великие открытия, изобретения и т.п. совершались через некоторый промежуток времени. Исследователи пытались, и не безрезультатно, установить период времени между возникновениями творческих идей у выдающихся ученых, философов и художников. Следовательно, и в такой отвлеченной и независимой от каких-либо периодических причин области можно установить присутствие ритма.

Особое значение приобретает ритм в искусстве. Оно тесно связано с нашими органами восприятия и даже зависит от такого, а не иного их устройства. А потому и всякая дисгармония в звуковых или цветных ощущениях вызывает неприятное чувство. И, наоборот. Гармония является одним из главных источников эстетического удовольствия.

Известно, что границы, внутри которых получается специфическое ощущение органов чувств, лежат для уха приблизительно между 16 и 16000, а для глаза - между 380 биллионами и 760 биллионами колебаний в секунду. Когда одно колебание совершается вдвое быстрее другого, то оно называется октавой первого.

Важно установить причины в цветовой и звуковой дисгармонии. Для этого достаточно знать взаимоотношение числа воздушных колебаний главных тонов в одну секунду по отношению к основному тону do, принимаемому за единицу. И тогда чисто эмпирическим путем мы получим следующее положение: чем проще отношение между числами колебаний двух типов, тем полнее гармония; чем отношение это сложнее, тем сильнее диссонанс. Последнее явление происходит тогда, когда звуки не дают полной симметрии звуковой волны. Происходящее от совпадения звуковых волн вершинами число толчков или биения звука равно разности в числе их колебаний, и диссонанс имеет место всегда, когда от сочетания двух звуков получается столько толчков, что они еще не сливаются ухом и слишком редки, что не могут возникать плавно. Есть еще и другие причины диссонанса; это - обертоны, комбинационные тоны и др., но их рассмотрение не входит в нашу задачу.

Итак, главной причиной звукового диссонанса является неправильность ритма. перебои в звуках и биение, что и может быть вычислено математически.

Что касается гармонии цветов, то определение этой гармонии представляется более трудным. Некоторые ученые пытались установить математически обоснованную гармонию цветов, т.е. рассмотрением числа колебаний эфира "красивого" сочетания красок. Сторонники этой теории пытались уподобить последовательность красок последовательности звуков и придумали условную красочную гамму. Эта попытка, конечно, столь же интересна, сколь и условна и, хотя ей нельзя придавать пока строго научного значения, она является отличным примером метода аналогии.

Главным тормозом в данном' случае является разница отношений колебаний в звуковых октавах и спектре. В первом случае мы имеем отношение 1:2, а во втором - 2:3. Отношение 2 к 3 в музыке есть квинта, а не октава. Для полного подобия необходим луч, дающий 800 биллионов колебаний. Если верить историческим данным, а они говорят, что способность к восприятию цветов прогрессирует во времени (Ксенофан знал 3 цвета; Аристотель - три; Демокрит - четыре: ни в Риг-Ведах, ни в Зенд-Авесте, а также в поэмах Гомера и Библии мы не встречаем упоминаний, например, о цвете неба. Это явление весьма странно. В санскрите мы не находим корня, значение которого сколь-нибудь говорило бы о цвете. Пикет не нашел того же в примитивной индо-евр. речи). Можно рассчитывать, что в будущем человечество завладеет полной октавой красок и построит гамму красок, аналогичную гамме звуков и выведет точные законы гармонических сочетаний цветов.

Замечу кстати, что один английский химик предлагал квалифицировать подобно звукам и запахи. По его мнению, запах падали соответствует до нижнего ключа, а запах цветов - верхнему ключу соль. Остальное разнообразие запахов заключено в этих пределах. Запахи, по его мнению, имеют тона и полутона (Т.Рибо."Психология чувств", стр. 1 14).

Не лишним будет сказать несколько слов о колебаниях эфира, вызывающих в нашем органе зрения ощущение различных цветов и несущих их к нам со скоростью света, т.е. со скоростью 300.000 км/сек. Мы только что говорили о колебаниях эфира; каждое колебание имеет свою длину - длину световой волны - такова терминология оптики. Эти колебания совершаются гармонично и обусловлены своим ритмом.

Основываясь на вышесказанном, нам легче будет придти к истолкованию основного элемента искусства - ритма.

Некоторые исследователи, в том числе и Грассе ("Происхождение искусств"), на основании своих научных изысканий пришли к убеждению, что поэзия и музыка первоначально никогда не возникали отдельно друг от друга и что каждый первобытный лирик в то же время и композитор, что каждая первобытная песня одновременно и поэтическое и музыкальное произведение. Эти первобытные произведения, очевидно, не пелись в часы отдыха и сопровождали вначале какую-либо работу и, чем первобытнее песня, тем теснее она связана с работой.

Карл Бюхер пришел к решению ("Р. и Р." стр. 68), что работа, музыка и поэзия на первоначальной ступени их развития должны были быть слиты в одно целое, но что главный элемент этой тройственности составляла работа, а общим связующим их признаком являлся - ритм. Кроме того, и танцы почти всегда должны были сопровождаться пением, а известно, что танцы представляют ритмическое движение тела, и в данном случае это движение выражается гораздо сильнее, чем в работе.

Говоря о загадочном вопросе о происхождении поэзии, Бюхер приходит к заключению, что происхождение поэзии следует искать в работе. Он указывает на то обстоятельство, что в работе ритмический ряд обнаруживает такое же строение, как и в поэзии. В работе единство образует отдельное телесное движение, в поэзии оно достигается размером стиха. Бюхер предполагает, что ямб и трохей могут представлять собою размеры топтания (слабо и сильно ступающая нога); спондей - метр удара, легко распознаваемый, когда хлопают в такт в ладони; дактиль и анапест - метры ударов молота, когда рабочий вслед за ударом по раскаленному железу делает два коротких удара по наковальне. На току или на улицах, где мостовщики, всегда по трое, в такт заколачивают колотушкой камни мостовой, можно наблюдать три пэонийские стопы и т.д.

"Ритм есть принуждение, - говорит Фр.Ницше ("La gajaScienza". стр. 166. Изд. 1901), - он возбуждает непреодолимую охоту уступить, согласоваться; не только ноги, но и сама душа начинают идти в такт." Известно, что шумы многих ритмически совершаемых работ производят сами по себе музыкальное впечатление. А дикие народы ценят в музыке только ритм.

И, действительно, ведь фон, на котором строится музыкальное произведение - есть ритм; музыкальная мелодия, т.е. сочетание тонов колебаний, должно быть ритмическим, чтобы не вызвать неприятного ощущения. В музыкальном произведении мы видим периодическое повторение частей: частей такта в такте, такта в предложении, предложения в периоде и т.д. Правильное повторение одинаковых частей в целом и составляет сущность симметрии во времени или ритма.

Архитектура в некотором смысле, по Гете, может быть сравнима с музыкой: "Архитектура - это застывшая музыка", - сказал великий поэт. Гете чувствовал таинственную связь, существующую между звуками и пространственными фигурами.

Действительно, архитектура есть искусство сооружать постройки согласно требованиям изящества и красоты. Последнее не всегда несет в себе элемента пространственной гармонии: симметрии и пропорционального расположения частей целого. Правда, в симметрии пространственных фигур мы не слышим божественных звуков музыки. Но мы беремся утверждать, что Гете был прав. Если горизонтально укрепить тонкую, упругую пластинку и затем водить по ее ребру смычком, то пластинка начнет колебаться и издавать звук. Однако, в этих колебаниях участвуют не все точки поверхности пластинки; на ней образуются узловые линии и точки, остающиеся в покое. Поэтому, если равномерно посыпать пластинку мелким сухим песком, как это впервые сделал Хладни, то при звучании песчинки сбрасываются с колеблющихся частей поверхности на покоющиеся и образуют правильные, удивительно красивые узоры. Таким образом, Хладни сделал красоту звука видимой для глаза. Какая же должна звучать в душе божественная музыка, чтобы от ее созвучий возникли из зыбкого песка монументально стройные образы Фидия или Праксителя.

Физика рассматривает так называемые гармонические движения. Они встречаются в природе весьма часто; например, все звуковые колебания камертонов, струн и т.п. представляют гармонические движения. Качание маятника при малых размерах, сравнительно с длиною его, происходит по тем же законам. Лиссажу удалось создать наглядный метод изучения сложных колебательных движений при помощи оптического способа и таким образом явилась возможность ритмические колебания камертона изобразить графическим путем. Эти замкнутые симметрические кривые носят общее название фигур Лиссажу. Их можно непосредственно наблюдать с помощью простых аппаратов, как-то: при помощи подвешенной надлежащим образом на нитке воронки, из которой во время ее колебания сыплется тонкой струей песок, или при помощи двух камертонов, если их светящиеся концы наблюдать в микроскоп.

Следовательно, и в данном случае мы видим, что звуковая симметрия (ритм колебаний) переходит в симметрию пространственную, чем и связываются воедино явления временно-пространственного характера.

Еще древние философы рассматривали ритм, как явление универсального характера. Платон выводит его из человеческой души, Аристотель различает ритм трех родов: ритм образов, который проявляется в движениях танца; ритм тонов, который, совместно с гармонией, получает выражение в песне, и ритм речи, части которой представляют метр. Аристотель тоже полагал, что ритм есть нечто родственное человеческой природе (Aristot/ Poet. с. 4 и PolitVIll, 5-7).

Современная наука уже не считает, конечно, присущий нам инстинкт ритма за явление какого-то сверхестественного характера. Просто-напросто стремление к ритму, ритмическим движениям, приятное ощущение течения ритма в поэзии и музыке, - все это обусловлено ритмическими движениями, проходящими внутри нашего организма: сокращениями сердца, движением крови, колебаниями конечностей и дыханием.

Поэтому, наверно, ритм всего необходимее во время физической работы, в которой участвует весь наш организм. Для каждого ремесла образуется собственный рабочий такт, который часто усваивается организмом и поэтому проявляется в различных движениях тела рабочего.

Коснемся еще двух видов ритма: ритма исторических событий в человечестве и, так сказать, космического ритма, или периодических событий, охватывающих громадные пространства Космоса.

Как ни покажется нам сложной и запутанной жизнь человечества на земле с ее эволюционным развитием, но и в этой всей великой и подавляющей сложности можно увидеть известную закономерность. Нам представляется, что органическая жизнь вообще и человеческая жизнь в частности равномерно движется по некоторой правильной весьма большой, но в то же время сомкнутой и, вследствие этой сомкнутости - ограниченной, спирали; эта спираль подобно той, какую образует любая точка нашей планеты при своем вращении вокруг своей оси и обращении вокруг солнца. Сутки замыкают известный малый цикл местного, земного порядка, год завершает большой цикл порядка космического. Смена этих малых циклов, по которым совершается физическая, духовная и социальная эволюция, еще в той или иной степени может быть доступна нам при отрывании судеб человечества из зыбучих песков исторического времени; большой цикл в своем свершении должен представлять из себя некий великий и коренной переворот в человечестве, - переворот, который мы не можем ни предвидеть, ни даже предчувствовать, ибо он отделен от нас миллионами малых циклов, из которых каждый занимает целые исторические эпохи.

Чем характеризуется вообще каждая историческая эпоха? В ней, главным образом, мы должны заметить правильное чередование подъема и спуска человеческого прогресса. Перспектива истории представляет собою панораму грозного моря с высоко поднятыми волнами и зияющими безднами между ними. Мы видим, как мировые державы и великие царства, достигнув гребня волны - самой высокой точки своего развития, опускается вниз, чтобы либо навсегда исчезнуть, либо вновь, совершив трудный путь подъема, вновь показаться на следующем гребне волны. Цикл завершен. Планета Истории прожила свои сутки. Наступают новые. Человечество опять совершает свой подъем, но подъем этот расположен уже в другом месте большого космического цикла. Все признаки, сопутствовавшие прежнему подъему, сохранились и при новом подъеме человечества, но изменились только в характере своих проявлений. Говорят, "человечество сделало шаг вперед", человечество эволюционирует!

Этот неизменный прогресс при смене круговоротов мы встречаем повсюду в природе, даже в самой узкой области ритмически совершающихся процессов. И хотя при поверхностном взгляде один день и похож на другой, а одно лето напоминает все предшествовавшие, на самом деле, каждый последующий день кое-что заимствует из предыдущего.

И в разуме, этом наивысшем проявлении органического мира, мы наблюдаем круговое движение по восходящей спирали: каждая отдельная личность неизбежно падает жертвой смерти, которая своей роковой, неминуемой работой очищает место для новой, высшей ступени жизни.

То же совершается и в жизни различных искусств и нравов: вслед за расцветом искусства мы наблюдаем падение; ренессанс сменяется декадансом, строгость нравов заменяется их распущенностью. Но, несмотря на все это, с каждою эпохою мы видим новые достижения в искусствах и новые законы в морали.

А исторические лица - государственные мужи, гениальные полководцы, великие основатели религий - разве мы не находим их на гребне каждой исторической волны, отделенной одна от другой тысячами лет. Наоборот, мы не находим в новейшей истории ни одной индивидуальности, которая не существовала бы некогда в истории человечества и воспоминания о которой смутно носятся в дошедших до нас скудных отрывках преданий древних религий или мифологий. Все, что существует сегодня, уже было повторено неоднократно на земле и будет повторено огромное число раз и в грядущем, пока не завершится большой космический цикл исторического развития человечества; и что случится далее - мы не знаем и не можем предполагать. После того, как человечество выполнит свою задачу и оправдает смысл своего существования, может быть начнется новый оборот восходящей космической спирали, ведущей к совершенствованию как мировые материальные системы, так и мировые органические группы.

Еще более грандиозную картину развертывает перед нашими взорами современная наука. Космический ритм, удары которого знаменуют рождение и смерть и снова рождение из смерти звездных или солнечных систем или даже целых мирообразующих материальных систем - вселенных.

Интересно отметить, что факты геологии указывают, что и в развитии органической природы наблюдается прогрессивный ход, но вследствие неоднократно наступавших ледниковых эпох и тут замечается круговорот огромных размеров, сопровождаемый колебаниями вверх и вниз. Организованная природа двигалась постепенно вверх и созидала с каждым периодом все более и более сложные органические существа.

То обстоятельство, что мы существуем, что мир, видимый нами, находится в полном расцвете и что таких миров, как наш звездный, только в разных стадиях развития, бесчисленное количество на всем протяжении Космоса, - неминуемо заставляет допустить, что развитие происходит не только в одном направлении, но, что каждая система, подобно обособленному органическому существу, претерпевает свой цикл развития, начинающийся с зарождения и кончающийся смертью, и что подобно тому, как ни один атом умершего существа не исчезает с лица земли, а целиком входит в круговорот вещества для созидания новых существ, так и на развалинах умершего мира возникает новый, чтобы на своем жизненном пути пройти все стадии развития и, наконец, умереть для рождения следующего нового мира.

Поколения миров - и есть этот грандиозный космический ритм. Единица его - одно колебание космического маятника во времени - занимает биллионы биллионов наших земных лет. Но в масштабе всего великого мироздания оно - еле заметное мгновенье. И потому следует предположить, что не только доступные нам явления природы обладают свойственным им ритмом, но что и все, совершаемое в необъятных просторах мирового пространства, находясь в постоянном движении, отбивает мерные такты вездесущего, непрерывного ритма!

Таким образом, мировой процесс, в свете современной науки, представляется нам таким же, каким он представлялся и Гераклиту Эфесскому две тысячи четыреста лет тому назад: "Мир не сотворен ни Богом, ни людьми: он был, есть и будет; огонь вечно живет, загорается и угасает ритмически". Такова гармония, констатируемая нами во времени.

Ритм

С явлением ритма тесно связан еще один чрезвычайно важный вопрос, как чисто научного, так и философского характера, а именно, вопрос о неповторяемости или повторяемости явлений мира. Одни ученые склонны видеть в постоянной смене одних явлений другими, в эволюционном их развитии и в самом понятии времени нечто, определенно указывающее на неповторяемость явлений мира. Свои доводы они мотивируют ошибочным представлением о времени, как о некоторой самостоятельной и ни от чего не зависимой абсолютной мировой сущности, в которой якобы протекают все явления. Принцип относительности, связав понятие времени с пространством и движением в нем материального тела, раз навсегда лишил время его объективного значения. Время ныне складывается из нескольких понятий: материи, движения и пространства. О характерных чертах нового представления о времени мы уже говорили.

Но это еще не все. Главным и решающим аргументом против мнения о неповторяемости явлений в мире следует считать новое представление об эволюции, равно распространяющейся как на явления космического порядка (т.е. на образование и разрушение планетных или звездных систем), так и на явления, происходящие в неорганической и органической эволюции (т.е. в жизни элементов материи, растений и животных).

Дело в том, что материальный мир есть арена последовательных и закономерных комбинаций и колебаний единого мирового субстрата - электричества. Материя образована из электричества, а потому говорить о повторяемости или неповторяемости явлений мира можно только тогда, когда установили точные знания свойств последнего. И что же оказывается?

Электрическая энергия в материализованном виде имеет свое начало, когда материализация возникает, и свой конец, когда материализация прекращается, и электрическая энергия возвращается в первоначальное состояние. Все явления природы протекают в материи и на телах материальных, а потому и должны рассматриваться не с абстрактных точек зрения о "бесконечности" или "конечности" вселенной, а с точки зрения конкретного научного и экспериментального знания. Да и какое имеет отношение бесконечность мирового пространства к характеру явлений, происходящих в нем, если невозможность рассеяния энергии доказана!!! А современная физика нам ясно и определенно говорит: эволюция материи заключена в границы: от рождения до смерти. Современная биология тоже приходит к тем же положениям: половые клетки или яйцеклетки имеют ограниченное количество химических молекул, способных к образованию живого организма. Как бы не колоссально велико было количество всех возможных комбинаций этих молекул, способных к образованию живых организмов, все же и их группировкам есть предел, за которым начнется деволюция.

И даже допуская то, что мир может быть пространственно бесконечен, материя, заключенная в нем, не бесконечна, а ограничена в своих проявлениях, а потому должна рано или поздно, приходя к исходному пункту, неминуемо претерпевать ритмические повторения, количество коих, по всему вероятию, бесконечно. Итак, эволюция, в самом широком и обобщающем смысле, - конечна, но количество этих ритмически сменяющихся эволюций не имеет конца.

Калуга. Начато: 1920 год. Кончено: 1921 год.

(Продолжение следует)